- Тебе не следует рисковать, - предупредил он.
Она улыбнулась напряженной, решительной улыбкой.
- Сейчас все, что ни делай, все рискованно, - сказала она. - И я прослежу за тем, чтобы мы безопасно пережили это время.
- Но я должен уехать. - В голосе Джона было беспокойство. - Меня вызывают в Отлендс. На следующей неделе туда приедут их величества, и я должен показать им сады в самом наилучшем виде.
Она кивнула.
- Я знаю, ты должен уехать. Я постараюсь сделать так, чтобы здесь все было в порядке.
Джон был в Отлендсе, ожидая, что приедет весь двор, но королева появилась в одиночестве. Короля и половины двора не было. Шли слухи, он отправился на север, чтобы самому вести переговоры с шотландцами.
- Он в Эдинбурге и все исправит. - Королева, улыбаясь любезной улыбкой, нашла Джона в саду, обрезающего розы.
Она старалась скрывать скуку. С ней было только несколько придворных дам. Старая свита, состоявшая из флиртующих, артистичных бездельников, распалась. Самые предприимчивые и амбициозные джентльмены сопровождали короля. От двора воюющего короля исходил притягательный аромат возможностей и продвижения, а молодежь устала от мира и двора, в течение столь долгого времени посвященного супружеской любви.
- Все разрешится благополучно, - обещала королева. - Как только они увидят своего короля, он очарует их и заставит признать, что они были глубоко не правы, выступив против него.
Джон кивнул.
- Надеюсь, что так оно и будет, ваше величество.
Она подошла к нему поближе и понизила голос.
- Мы не вернемся в Лондон, пока все не уладится, - призналась она. - Даже в мое маленькое поместье в Уимблдоне. Мы шагу не сделаем к Вестминстеру! После смерти моего лорда Страффорда…
Речь ее прервалась.
- Они говорят, что следующей после графа буду я! Они будут судить меня за то, что я давала королю изменнические советы!
Джону с трудом удалось удержаться от того, чтобы не взять в свои руки одну из ее маленьких белых ручек. Она выглядела по-настоящему испуганной.
- Он должен был держать себя с ними смелее, - прошептала она. - Мой муж не должен был позволять им схватить Страффорда и Лауда. Если он будет позволять им хватать наших людей одного за другим, то мы все пропали. И тогда он останется совсем один, а они уже попробовали крови. Он должен был грудью встать на защиту Уильяма Лауда, он должен был сделать все, чтобы спасти Страффорда. Как я могу быть уверена, что он защитит меня, если понадобится?
- Ваше величество, так далеко все не зайдет, - попытался утешить ее Джон. - Вы же сами говорите, что король вернется домой и все разрешится.
Она сразу повеселела.
- Он может швырнуть им в парламент пару баронских титулов и должности при дворе, - сказала она. - Они ведь все низкого происхождения, обычные простолюдины из провинции. У них нет ни образования, ни воспитания. Они откажутся от своего безрассудства, если предложить им хорошую цену.
Джон почувствовал, как в груди поднимается хорошо знакомое чувство раздражения.
- Ваше величество, я думаю, что они - люди принципиальные. И лорда Страффорда они обезглавили не по капризу. Я думаю, они верят в то, что делают.
Она тряхнула головой.
- Конечно же, нет! Они постоянно в своих собственных целях плетут интриги с шотландцами, или голландцами, или с кем-нибудь еще. Палата лордов их не поддерживает, двор против них. Это просто мелкие человечишки из деревень, кукарекающие, как маленькие петушки на собственных навозных кучах. И мы должны просто свернуть им шеи, как маленьким петушкам.
- Молюсь за то, чтобы король нашел способ договориться с ними, - упорно повторил Джон.
Она улыбнулась ему чарующей улыбкой.
- Ну конечно, я тоже! Он пообещает им что угодно, тогда они проголосуют за налоги, так нужные нам, за армию, чтобы разгромить шотландцев. Потом они могут возвращаться к своим навозным кучам, а мы сможем снова править без них.
Осень 1641 года
Дела короля и королевы могли бы обернуться по-разному, если бы не четвертое королевство - Ирландия.
Новость о том, что Страффорд мертв, пронеслась по Ирландии, как огонь по пустоши. Страффорд заправлял в Ирландии со смесью жесткого законопослушания и ужасающего произвола. Он правил ирландцами, как циничный старый солдат, и единственным законом в стране был закон неодолимой военной силы.
Как только он умер, ирландские католики в дерзком урагане ярости восстали против протестантских угнетателей. Страффорд жестоко подавлял их. Но Страффорда больше не было. Самые разные слухи носились по королевству, пока наконец каждый крестьянин, который называл себя мужчиной, не взялся за вилы или мотыги и не набросился на вновь прибывших протестантских поселенцев и жадных захватчиков ирландских земель - протестантских лордов. Восставшие не щадили ни самих поселенцев, ни их женщин, ни детей.
Новости о том, что произошло, самым жутким образом приукрашенные перепуганным воображением протестантского меньшинства в стране, которая им не принадлежала, дошли до Лондона в октябре и в тысячи раз усилили ненависть против католиков. Даже Эстер, обычно такая рассудительная и уравновешенная, отбросила благоразумие и вечером в семейной молитве молилась вслух о том, чтобы Господь покарал ужасных варваров-ирландцев и сохранил свой избранный народ, находящийся в этой самой что ни на есть варварской стране. И дети Традесканта, Френсис и Джонни, с глазами, полными ужаса от того, что слышали в кухне и на конюшне, тоже испуганно прошептали "аминь".
Католические повстанцы поднимали протестантских детей на пики, жарили их на костре и ели на глазах мучеников-родителей. Католические повстанцы жгли дома и замки вместе с их протестантскими владельцами, запертыми внутри. У каждого был рассказ, полный свежего и невероятного ужаса. Никто не подвергал эти истории сомнению. Все они были правдой. Все происходящее было хуже самого страшного ночного кошмара. А на самом деле все было еще хуже, чем рассказывали.
На краткое время это все напомнило Джону ту ожесточенную женщину в Виргинии, называвшую индейцев язычниками и чудовищами и рассказывавшую истории о том, как снимали скальпы, сдирали кожу и пожирали заживо. На мгновение он отступил от того ужаса, который захватил всю Англию, на мгновение он усомнился в том, были ли все эти истории так правдивы, как клялись рассказчики. Но только на мгновение. Обстоятельства были такими убедительными, истории были такими яркими. Все говорили об этом. Это должно было быть правдой.
Но ситуация становилась все хуже. На улицах Ламбета и Лондона люди не называли это восстание ирландским. Его называли восстанием королевы. Все были абсолютно убеждены в том, что кошмарные истории, доходившие из Ирландии, - это святая правда. И что восстание в поддержку дьявольских католиков раздувала сама Генриетта-Мария. Что королева хотела видеть свободной католическую Ирландию и что, как только она отважится, она призовет своих собратьев-католиков из Ирландии в Англию, чтобы они и в Англии резали и ели английских младенцев.
Весна 1642 года
Парламент все еще заседал, подбираясь в своей работе все ближе к прямым обвинениям против королевы. Эти обвинения были уверенными и ужасающими, парламент не колебался и не собирался отступать. Они обвинили в государственной измене двенадцать епископов. Обвинения предъявлялись одному за другим, пока перед судом палаты общин не прошла целая дюжина епископов. Теперь их жизни висели на волоске.
Затем прошел слух, что следующей на очереди будет королева.
- Что ты собираешься делать? - спросила Эстер у Джона.
Они сидели в тепле и уюте комнаты с редкостями, где огонь в большом камине помогал содержать коллекцию в тепле и сухости, защищая ее от порывов ледяного дождя со снегом, бившихся в величественные окна. Эстер полировала раковины и драгоценные камни так, что они сияли на своих подставках из черного бархата. Джон готовил ярлыки для новой коллекции изделий из резной слоновой кости, которые только что прибыли из Индии.
- Не знаю, - ответил он. - Я должен ехать в Отлендс, посмотреть, что сажать в садах на следующий год. Там я узнаю, как обстоят дела.
- Планировать сады для королевы, которой вот-вот отрубят голову? - тихо спросила Эстер.
Джон встретил ее взгляд, губы его искривились от беспокойства.
- Я следую твоему кредо, жена. Я стараюсь выжить в эти трудные времена. Лучшее, что я могу придумать сейчас, это вести себя так, как будто все осталось по-прежнему.
- Но, Джон… - начала было она.
Стук в дверь прервал их беседу. Они застыли на месте.
Джон увидел, как румянец отхлынул со щек Эстер и рука, в которой она держала тряпку, задрожала, как будто у нее была лихорадка. Они стояли в полном молчании, потом услышали, как горничная подошла к двери, и вслед за этим обнадеживающий звон монетки, которую посетитель заплатил за осмотр коллекции.
Эстер быстренько убрала тряпку в карман фартука и настежь распахнула перед посетителем красивую двойную дверь в зал. Это был хорошо одетый мужчина, однако, судя по покрою коричневого костюма и обветренному лицу, человек он был не городской. Он приостановился на пороге и осмотрелся, отдавая должное величественному, импозантному залу и теплому огню в камине.
- Да, до чего же хорошо, - произнес он с приятным мягким акцентом западных областей.
Эстер выступила вперед.
- Добро пожаловать, - любезно сказала она. - Это - Джон Традескант, а я - его жена.
Посетитель наклонил голову.
- Меня зовут Бенджамен Джордж, - сказал он. - Из Йовила.
- Приехали в Лондон погостить?
- Нет, по делу. Представляю наш городок Йовил в парламенте.