25
На Жуже оживленье. Воскресный солнечный день.
Возле прилавка толстухи толпятся кришнаиты, предлагая ей тяжелый том "Бахават-Гиты".
Бритый парень в оранжевом балахоне терпеливо объясняет:
- Это должен делать каждый, кто думает о вечности. Надо просыпаться на рассвете и становиться под холодную воду. Вот так - чтобы струя падала прямо на темя. Потом сесть в позу лотоса одному в комнате и читать мантру. Несколько тысяч раз.
- Ого! И что будет? - толстуха закрыла и отодвинула подальше пухлый том.
- Если так делать всю жизнь и поступать праведно, как завещал Кришна, вы можете достичь нирваны. Праведник умирает навсегда. И никогда больше не возвращается.
- Ну, у нас тогда тут все праведники. Никто еще, прости, Господи, не вернулся, - толстуха перекрестилась.
- Все совсем не так устроено, женщина. Ты должна читать священную книгу и дети твои должны читать. И тогда придет понимание истины, - настаивал бритый.
- Уж больно толстая и мороки много, - продавщица вернула кришнаиту книгу. - Побриться наголо и мочиться холодной водой, чтобы умереть навсегда… Что-то не вдохновляет. Вот кабы наоборот… А что, я думаю бессмертье стоит бритой головы и этих самых… мантр, - обратилась она к подошедшему покупателю и радостно заулыбалась: - Да это вы! Добрый день, мсье, как поживаете?
- Кажется… Кажется - прекрасно! - Глеб положил на прилавок открытку "С праздником Великого октября!" - Это старая почтовая поздравительная карточка, случайно в бумагах нашел. Маленький презент. Вы ведь нам очень помогли.
К ним шла Вера, картинно играя легкой восточной шалью, - вот какую прелесть приобрела у турка! Ведь впереди - целое лето! Добрый день, мадам Переньи.
- Вот те на! Так вы вместе! Выходит, тот портрет мсье купил для вас. А вы не знали? - глаза толстухи перебегали с одного счастливого лица на другое.
- Мы немного растеряли друг друга, а потом нашли, - Вера набросила шаль, завязав узлом на плече.
- Хорошая вещь, - одобрила толстуха. - А ведь у меня для вас кое-что есть. Рамка, конечна не та, что на вашем портрете, но тоже работа Мишеля Тисо. - Она перевернула портрет. - Его ателье и даже имя заказчика указано: Мсье Жако Буссен. Май 1943.
- А ну-ка! - схватив фото, Глеб в недоумении рассмотрел его и присвистнул: - Нет… Это не Буссен…
- Буссен - точно! - обиделась толстуха. - В конце войны он поймал маньяка, убивавшего женщин и пристрелил его. Недавно в журнале снова ворошили эту историю и напечатали его фото. Ходили даже слухи, что маньяком оказался сам фотограф… Потом разобрались… В общем - запутанная история. Сколько лет распутывают, распутывают, а правда - где она?
- Но ведь это не Косых, Вера! - Глеб перешел на русский. - Это же не Николай Гаврилович! Выходит…
- Выходит, дед не виновен.
- Бог мой! Гора с плеч! Как же я рад, Верка!.. - подхватив Веру, Глеб закружил ее, распугивая рыночную толпу. - А Феликс все же сволочь!
26
Расставив свпаленную мебель в комнате, они устроили пиршество. Старый, уютный, несколько запущенный европейский дом. Милое семейное торжество.
- Как же все здорово вышло! Мы не знаем, кто ошибся - в архивах на Лубянке что-то специально запутали или Бобров передернул факты - главное - злодей Буссен не Косых, не твой дед. А чей-то другой… Пусть все остается, как есть. Не будем больше копаться в прошлом, ладно?
- Не будем. Ведь у нас есть настоящее и будущее. Мы нашлись - и это чудо. Давай есть и пить, словно именинники или жених и невеста или…
- Номинанты премии "Обыкновенное чудо". На рамке написано - не пугайтесь, произошло чудо. Пряталось, пряталось и вот оно - явилось! Держитесь, везунчики! Вы никогда не были знакомы, ухитрились произвести на свет дочь, разлетелись в разные стороны и случайно нашли друг друга через девятнадцать лет. Нормально… Интересно, почему мне упорно кажется, что у меня крыша едет? Что так не бывает… Что такие трюки устраивают только фокусники… Глеб, скажи, что это не сон.
- Не сон, милая, не сон… - заверил Глеб с некоторой грустью.
- Не сон, но и не правда? - насторожилась Вера. - Ты снова солгал, да?
- Хочешь чистейшую, самую правдивую правду? - Глеб вскочил, уронив стул. - Хочешь? Тебе действительно нужна она?
- Нужна… - проговорила Вера нерешительно и тут же спохватилась: - Нет! Хватит. Хватит распутывать. Если тянуть за нитку, можно распустить все вязанье и остаться голыми.
- Пожалуй, я предпочту остаться голым. Голым, но честным. Ты можешь расслабиться и выслушать меня спокойно?
- Что-то еще случилось? У тебя странное лицо, факир.
- Лицо вруна… Я врун от рождения - это наследственное. Дед шпионил пол века, отец… в общем тоже… Я сбежал на другой фланг и решил: "Правда и только правда!" Буду жить правильно.
- Так не бывает. Не получается жить правильно. Юношеский максимализм отступает, тяга к высокой нравственности и необыкновенной порядочности притупляется. Реальность умеет это делать - губить идеалы. И отлично! Как же существовать, да еще и работать с неутолимым желанием иметь ангельски чистую совесть? - механически бубнила Вера, думая совсем о другом: "сейчас все рухнет. И ничего починить будет уже нельзя…"
- Твоя ирония справедлива. Не получалось у меня с ангельской чистотой. Но сейчас, когда рядом ты, мне она просто необходима - чистая совесть. Пусть не ангельская - человеческая… Уф-ф-ф… Слушай…
- Нет! Нет! - Вера закрыла его рот ладонью. Он поцеловал ее и отпустил. Даже немного оттолкнул и посмотрел глазами комикадзе, делающего смертельний вираж: - Я никогда не был знаком с Маргаритой Вишняковой, я не был в Домбае, моя фамилия не Майков…
- Значит - Машка - не твоя дочь… Ты - вообще не Он. Не тот, кого я ждала. Подмена, дублер… - губы Веры задрожали, но она героически старалась придушить слезы. - Обидно, обидно, обидно! До чего же обидно! Подарили и отобрали! Это жестоко…
- Пойми, я боялся потерять тебя. Когда понял, что Анна и ты - связаны таинственной нитью, а значит, мой дед убил почти тебя, мне стало страшно! Потому что уже стало очевидно с устрашающей ясностью: мне нужна ты и только ты. Как же мне захотелось стать тем твоим первым… Тем, кого ты искала и ищешь. Отцом Машки! И я стал им.
- Но это не правда! - крикнула Вера, пытаясь заглушить боль потери.
- Не истина в чистом виде. Да такой истины - правды для всех - вообще нет. У меня лично она другая. Слышишь - другая! Я хочу быть счастливым с тобой!
- А как же все хорошо складывалось! Вся жизнь - целиком со всеми ее ударами и дарами обрела смысл. Смысл! Я почувствовала себя такой сильной - Победительницей… Любимицей судьбы, получившей желанный подарок… - Вера подняла на него полные ненависти глаза. - Теперь я никогда никому не смогу верить. Я не смогу доверять даже себе… Уходи.
- Ты точно этого хочешь?
- Уходи.
Глеб положил на стол ключи: - Здесь все ключи от дома. Этот дом я приобрел на твое имя. Купил у твоих друзей, когда узнал, что в нем находилось фотоателье Мишеля Тюсо. Пожалуйста, запри за мной дверь. И не стой у открытого окна, особенно, если хочешь сообщить нечто важное.
Подхватив фотоаппарат, он стремительно вышел. Быстрые шаги сбежали по лестнице и хлопнула с надрывом, словно поставив точку, дверь внизу.
Вера тупо сидела у накрытого стола, потом вскочила, в ярости расшвыряла краски, бумаги. Схватила портрет и рванулась с ним к окну в иступленном желании рассчитаться с обманом. Уже занесла над улицей, но громко всхлипнула, прижала портрет к груди, и вместе с ним опустилась на пол.
- Больно… Здесь больно… Та серебряная игла… Прямо в сердце… - шептала она, не пытаясь унять слезы.
"- Помню, милый, светлый день,
помню ландыш и сирень
Как в звенящей тишине
ты в любви признался мне…- Обещала нам весна,
Что не кончится она:
Будут птицы веселиться,
Навсегда умчатся прочь
снег и град, и злая ночьОбещала нам счастье весна…"
Пели на улице музыканты свой жалостливый романс.