Так… Так… так… - подбадривал себя Косых, устраивая на скорую руку в комнате беспорядок - сдернул на пол скатерть вместе с коньяком и бокалами, расшвырял журналы… Потом присел у лежавшего на ковре Михаила и пощупал шейную артерию. - Увы, мсье Буссен умеет стрелять в маньяков без промашки. Ты ж сам сказал, Мишь, что тут у нас сплошной театр. Так кто из нас сыграл лучше? Извини, аплодисменты истории сорву я.
Подвинув ногой труп, Косых рухнул в кресло и набрал номер полицейского управления. Заговорил в трубку отрывисто, едва справляясь с одышкой:
- Полиция? Капитана Шарнеля. Срочно! Ты, Шарнель? Ужасно, это ужасно… Я оказался прав. Маньяк не моя причуда… Да, да!.. Погоди, сердце прихватило… Он сбил женщину… Ту самую, которую подозревал в связи со мной. Засунул ее в машину, а потом явился пристрелить меня… Только что… Я успел выстрелить первым. Кажется, он мертв… Приезжайте скорее. Да поскорей же, умоляю! Я схожу с ума!
21
Вера стояла, прислонившись лицом к стене. Рядом с надписью "20 декабря 1944" она вывела кистью два креста и от них побежали вниз красные капли.
- Михаил не выстрелил в Косых. Он хотел увезти тело Анны в лес, на их поляну с кустом шиповника и там… Там убить себя. Ведь он обещал никогда не покидать ее. Ни-ко-гда… Вот и все… - она обернулась и стала медленно сползать по стене на пол.
Глеб подхватил ее на руки.
- Здесь есть врач?
- Пустяки. Опустите меня, - проговорила Вера. - Закружилась голова… Всего лишь буйная фантазия.
Она взяла тряпку и стала яростно стирать с рук красную краску.
Глеб выпил залпом стакан воды: - Поразительно точная фантазия… Я встречался со стариком Перцвалем. Тем самым, что продал портрет Анны Толстухе…
22
Уличное кафе ранним утром, пустые столики, дождь. За столиком под навесом привычно устроился с бутылкой вина опустившийся старик. Он еще не успел опохмелиться и смотрит на подходящего к нему мужчину с тупой враждебность.
- Эй, мсье, е-е-если вы решили, что старый Перцваль будет лакать это п-п-пойло чуть свет с вами… - он демонстративно отвернулся.
Глеб, а это был он, достал из кармана бутылку: - Виски подойдет? Отлично, я так и знал. Гарсон! Еще бокал.
Торопливо выпив, старик оживился: - Вас интересует а- а - антиквариат?
- Портрет в овальной сандаловой рамке, - уточил Глеб.
- Портрет… Черт! На прошлой неделе отнес его Генриетте. Это Толстуха, что содержит "Пыль веков". Жадная стерва. Заплатила копейки. А ведь какая работа! Работа Мишеля Тисо - это понимать надо! Может, он еще у нее? Если продала, не переживай, парень… Подыщу тебе что-нибудь получше.
- Вы знаете, кто изображен на портрете?
- Еще бы… Каждую ночь снится. Считай шесть десятков лет! Не забывает Поля Перцваля!
- Поля?… - Глеб присвистнул. Картина сразу прояснилась. - У вашего деда был ресторанчик нам берегу озера?
- Ну…
- Вы были знакомы с Мишелем Тисо?
- Ты, парень, от кого? От которых - от наших или от тех?
- Я от Анны, - сказал Глеб, опустив глаза.
- Так она жива!? Живая осталась? А газеты писали: жертва маньяка погибла на месте… Мотоцикл… Он сбил ее, словно куклу… Я видел. Объясни, парень, ты учился, ты умный: почему человек такой слабый? Мотоцикл, железка - отобрал жизнь… Почему? - по морщинистым щекам потекли слезы, но старик даже не пытался утереть их. Лишь шмыгал носом в затертый рукав.
- Успокойся, отец. Давай лучше выпьем, - Глеб наполнил стаканы.
- Оно лучше, и вправду - лучше. Набираюсь с утра - благослови Бог того, кто придумал эту штуку, - старик чмокнул бутылку. - Перцваль - пьяница. А почему? - Подманив пальцем Глеба, он придвинуться поближе и зашептал: - Потому что его нет. Смотри сюда… - Развернувшись спиной Перцваль задрал свитер, обнажив узкую, как у подростка сутулую спину. - Вон там, между лопатками… Видишь, торчит? Игла толщенная, словно штык… И болит, знаешь - все годы болит. У мертвого и болит! - он снова перешел на тихий шепот. - Вот я и думаю: может мы уже в аду, парень?
23
- Поль был связным в Сопротивлении. За бутылкой "виски" он рассказал мне про последний день Анны… О смерти Михаила поведали вы. - Глеб встал, подошел к окну. - Вот такая сложилась картина.
- Понимаю, вам тяжело было слышать это. Простите, я не придумывала… Да какое, собственно, это теперь имеет значение, когда мы знаем так много страшного… Забудьте. Считайте меня психопаткой, Боброва мерзавцем, а деда - невинно оболганным. Рассказ старика алкоголика Перцваля можно не принимать всерьез. А других доказательств нет, - от усталости Вера едва держалась на ногах, глаза слипались.
- Знаете, Вера, что в этой истории самое странное? Я! Те ступеньки по которым я карабкался в поисках истины. - Он хмыкнул и достал газетную вырезку. - Феликсу я верить не хотел. Вот что он написал: "…и тогда Николай Гаврилович Косых, полковник, офицер советской разведки, выполнил приказ Центра - он совершил двойное убийство. Жестокой была борьба за счастье родины…" Как же я осатанел! Даже ходил на могилу деда - героя Советского Союза - и клялся там восстановить справедливость… Примчался сюда, выследил вас, купил портрет… Подслушивал, ловчил… А потом этот состарившийся Поль что-то лепетал, заливаясь пьяными слезами. "Бред" - решил я. Но ведь не успокоился, не вернулся в Москву. Воровским образом прослушал ваш диктофон… Психовал, проклинал все на свете, ненавидел себя… Но постепенно - на последней ступеньке восхождения к истине, случилось нечто… Нечто не совместимое с моими убеждениями… Невероятное…
- Вы стали странником.
- История Анны и Мишеля, рассказанная вами, стала подлинным фактом моего сознания - неопровержимым документом… Я уже и сам начал видеть прошлое! Я предчувствовал финал. Но сопротивлялся изо всех сил. Простите, что так резко отзывался о Феликсе… И вообще - простите. За деда, за все…
- Сожалею, что так получилось. Дети не ответственны за грехи родителей. Но… послушайте, мы ведь взрослые люди. А вдруг, вдруг я в самом деле - ошибаюсь? Вдруг мы оба немного…
- Свихнулись? Но ваш рассказ… Это не фантазия, не бред. Все было так, Вера! Косых был опытным чекистом. Он заранее готовил пути к устранению Михаила, подбрасывая полиции компрометирующие факты на некоего маньяка-убийцу. На его счет можно было списать много жертв.
Феликс по сути прав.
Мне горько, но я сам искал правду. И сейчас я должен навсегда исчезнуть из вашей жизни. Должен! Непременно должен!.. Но именно этого я сделать не могу! Не могу!.. Оказывается, я искал не только доказательства невиновности деда. Я искал вас.
Вера молча смотрела на него, не понимая, послышались ли ей последние слова, или прозвучали в самом деле. Слишком многое запуталось и вовсе не осталось сил развязывать затянутые судьбой узлы.
- Простите, уже очень поздно. Был нелегкий день. Мне надо отдохнуть, - она направилась в другую комнату.
- Постойте! Сядьте и молчите, - взяв ее руки, Глеб усадил Веру в кресло. - . Я должен договорить главное, иначе не решусь…
Он отвернулся, мучительно задумался и, наконец, решился:
- Я не совершал бы всех этих подвигов во имя спасения чести далеко не безгрешного разведчика, если бы однажды… Однажды в моей недопроявленной картинке возникли новые детали.
Мне позвонила некая женщина, с которой я не виделся много лет. Вы давно не общались со своей двоюродной сестрой Маргаритой Вишняковой?
- Рита защитилась и сразу вышла замуж за японца. Они познакомились на каких-то спортивных соревнованиях. Мы ведь с ней не очень дружили после одного… глупого случая.
- Недавно она развелась, вернулась в Москву и разыскала меня. Мы выпили, простили друг другу прошлое… Я узнал, что Ритина кузина Вера живете с неким известным журналистом. Тем самым Феликсом… Вот тут я взбесился по-настоящему… Будто меня молнией шарахнуло! И надо же было, чтобы Верочка любила именно его! Моя Верочка! - он рванул воротничок рубашки и схватился за сердце.
- Может, нам выпить немного вина или… я не знаю… Что-то от давления? - предложила Вера.
- С головой у меня все в порядке. Но выпью с удовольствием, - перевел дух, Глеб.
Вера достала початую бутылку "Бордо". - Вот, я лишь немного отпила.
- Сойдет.
Они выпили молча, боясь взглянуть друг на друга.
- Но… Но почему… Почему вы сказали "моя Верочка"?…
Засучив манжет рубашки, Глеб показал запястье: - Это о чем-то говорит вам?
- Белый рубец… какие-то буквы.
- "В" и нечто смутное.
- Вы хотели выжечь инициалы Маргариты Вишняковой…
- Я хотел выжечь букву "В" и дату: 1985, но не успел - руку раздуло.
- Декабрь 1985… Иногда… Иногда все кажется каким-то странным… Между бредом и… И мечтой…
Распахнув окно, она навалилась на подоконник, вдыхая ночной воздух.
- Тебе плохо? - не на шутку испугался Глеб. - Где здесь кровать? Где в этом доме кровать, черт побери! Тебе надо прилечь.
Вера послушно прилегла на козетку: - Мы на "ты"?
Глеб вздохнул: - Как-то старомодно "выкать" матери собственной дочери.
…Дождь все сыпал по веткам каштана, отбивал чечетку на жестяном подоконнике. В комнате было тихо и как никогда - покойно. Никто не спал, но и разговоры иссякли. Мысли накапливали силу, чтобы прорваться неудержимым потоком. У ног Веры сидел Глеб, не выпуская ее руку.
- Я арестована? - Вера пошевелила рукой. Пожизненное заключение.