Для Марины эти переживания пыткой обернулись. Если б речь шла о ней и только о ней, о ее непорядочности - было б не так больно. Но бросить тень на Алексея, - человека светлого и благородного - вот в чем подлость! Как бы ни были невинны их встречи, видно, права Варвара Владимировна: в Мрыське, в самом ее существе, в тех безднах, которыми попы нормальных людей пугают, в тех тайниках сознания, о которых философы с психологами догадки строят, источник грязи таится, и любой, кто по неведению или из чистых помыслов с Мрыськой связаться решил, только душу свою пятнает. А потому ей, Мрыське, от дорогих сердцу людей как можно дальше держаться надо, именно потому, что дороги. И то сказать: безмятежное эпикурейство, мысль, отдыхающая в сени платанов и смоковниц, счастье как истина и истина как счастье, - все это слишком красиво и вчуже, не для Марины, не для ее ушей. "Вот и нечего любопытничать было. Видишь, не по тебе человек, - замечательный, умный, добрый, но, как говорится, не из твоей песочницы, - пройди мимо", - казнила себя Марина за все сказанное и подуманное, казнила изо дня в день, ожесточенно и зло. Даже не казнила - мстила за Алексея, за реальную тень пусть и надуманных подозрений, задевших его светлый образ. Твердушкина была бы довольна.
А вот "своим" из отдела происходящее с Мариной не нравилось. Понятно, что девчонка устает, недосыпает, дома, кажется, нелады, но такой опустошенной, болезненно-изнуренной ее не видели. Осторожные расспросы ясности не вносили: Марина лишь глубже уходила в себя. В текстах - опечатка за опечаткой, а ведь хорошая машинистка. Встряхнуть бы ее, в чувство привести… - по-матерински тревожились женщины. Сама собой возникла идея о маленьком, отвлекающем путешествии для Марины, хотя бы в тот же Энский филиал на 2–3 дня. Скоро и цель поездки придумали - доставка "рабочего узла". (Кто ж о Твердушкинских замыслах знал!)
Марину задание удивило. В городских командировках она уже бывала, но Энск - другое дело. Туда, в древний живописный городок, утопающий в зарослях садов, отправляли как в санаторий, - за труды и по знакомству. К тому же физика для Марины, - что молния для дикарей, - загадочно, мощно и страшно; и что для итээровцев "рабочий узел", для нее - железяка неведомая, которую и везти-то боязно. Но кто ж откажется на теплом солнышке погреться? Хотя б и пару дней! Так даже лучше: и с бабушкой вряд ли что случится, и в институте почти ничего не пропустишь.
Встреча вторая. Глава 8. Вечер в купе
"Хорошего понемножку! Спасибо тебе, Энск, за жаркие объятья, за истекающую медовым соком черешню, за костры мальв и канн. Жаль, что из всех сокровищ твоих, - кремлей и дворцов, площадей и соборов, - только и видела, что вокзал да здание Энского филиала с гостиницей для командировочных (Жарко, душно… - не заснуть! Ночь кое-как отмучилась, и того хватило. Затылок до сих пор ломит. И домой очень хочется)", - Марина шагала по перрону осторожно, чтоб не расплескать головную боль, и мечтала поскорее укрыться от палящего солнца.
Шторки на окошках купе давали тень, но не спасали от зноя. Пахло нагретым металлом и чем-то резиново-клеенчатым. Ничего, ближе к дому жара спадет, голова пройдет, и, может, прикорнуть удастся. Но тут уж - как с попутчиками повезет. Люди в Энске бодрые, громкие… - вон какой гул в вагоне! Прощаются, обещают, дверьми хлопают, окнами скрипят. "Это уж всегда так! Чем меньше народу, тем больше мутошатся! - кричит проводница, аж в виски отдает. - Слышь! У меня людей-то и полвагона не наберется! … Через пять минут отходим!" В нос бьют запахи копченостей, яблок, духов, пота, вчерашнего перегара, свежего перекура… Молодая пара зайдя в купе и сверив места, скрывается за дверью… Наконец, первый звонок, второй, пронзительное: "отходим, отходим!", и, - под рев напутствий - последний, третий звонок… Поезд трогается, кутерьма на миг утихает, но скоро захлестывает вагон с новой силой, растекаясь по всем купе: охами, ахами, смехом, возней, звяканием, хлопаньем, - возбужденным ожиданием дорожных приключений. В этом бурлении тихое купе Марины, - с белыми занавесочками, с белым же, в бледно-розовых цветах, жидковатом пледе (для энской жары достаточно), - слишком беззащитно, чтоб противостоять всеобщим волнениям.
- Туточки, туточки, - послышался знакомый звонкий голос, и, едва ли постучавшись, в купе вошла молоденькая проводница, призывая кого-то из коридора. - Если девушка не против, - вопросительно глянула она на Марину. Марина безразлично пожала плечами: ей-то что? не на смотринах. - Вот и ладушки! А то что ж молодым, в разных вагонах ехать? Успеют друг от друга набегаться! А вы тут устраивайтесь удобненько, - обращалась она к кому-то в коридоре. - А я попозже зайду. Насчет билетиков, - и вышла из купе, уступив место неведомому пассажиру.
Вежливость для незнакомых людей, - лучший способ оставаться в меру приятными и противными друг другу, но увидев попутчика, Марина онемела.
- Мариша? Не ожидал… Ты как тут? - по-семейному спокойно улыбался Алексей.
- Я… Домой еду, - Марина лихорадочно вспоминала, что лучше ей держаться подальше от тех, кто дорог.
- Это понятно. А делала что? - разобравшись с чемоданом, он уютно расположился на своей полке, и купе задышало по-домашнему.
- Железяку отвозила.
- Ты ж моя хорошая! - просиял он. - А от меня чего бегаешь? Обидел чем?
- Да что, вы, Алексей! - сказать бы ему, какой он замечательный, необыкновенный, чудный! объяснить бы, что именно поэтому и не стоит ему разговаривать с ней! одним с ней воздухом дышать не стоит! да как об этом в двух словах скажешь? А подробней нельзя, итак уже доболталась. - Просто, не надо нам…
- Вот и я говорю, - не надо… - Алексей ободряюще посмотрел на спутницу. Она сидела в самом уголке, перепуганная и напряженная, как загнанный зверек, - … бояться не надо, Мариш. Это ж я… Ну?…
В ответ Марина уставилась в окно, и, не замечая роскошных садов, разбегающихся многоцветными волнами лугов, синего неба с высоко парящими диковинным птицами, наливалась стыдом, ругая себя за светскую бестолковость.
- Знаешь, - с невеселой полуулыбкой начал Алексей, - в школе, где я учился, была такая дурацкая шутка. Протягивают тебе руку, "привет", мол, ну и ты в ответ свою протягиваешь, а тот, шутник, свою - раз, и отдернет. Ты ж так шутить не будешь?
Мрыська с трудом соображала, причем здесь эта шутка, и чтоб на все это ответила… хотя бы та же Твердушкина…
- А вот и я! - вошла молоденькая, примерно Марининых лет, звонкоголосая проводница, с востренькими глазками, ярко напомаженными губами и бейджиком то ли Инны, то ли Нины. Она уселась рядом с Алексеем, кокетливо выставив коленку, и, краем глаза отметив отсутствие обручального кольца у пассажира, озорно ему улыбнулась, со значением поправив волосы и воротничок дразняще расстегнутой блузки. - Ваши билетики?!
Разложив папки, Инна-Нина спрашивала у пассажира "как устроились", щебетала, сверяла, играла очаровательными ямочками на щеках, и таким задорным, напористым было ее кокетство, что Марина даже залюбовалась. Зато сама пассажирка никакого впечатления на Инну-Нину не произвела: невзрачненькая какая-то, мордочка не накрашена, волосы назад убраны, как у старухи; "эдак всю жизнь прокукуешь. Хорошо, если мужичка завалященького найдешь, детей народишь, а дальше что? Тоска зеленая? Назад оглянешься, - вспомнить нечего?! Молодость - она один раз дается, и прожить ее надо, чтоб мало не показалось…", - и быстро забрав у Мрыськи билет, с безлико-громким "кипяток в конце вагона, чай-кофе позже" Инна-Нина вышла из купе.
- Мариш, ты вообще дар речи утратила? Или со мной говорить не хочешь? - Алексей скользнул взглядом по ее губам, манящим нежной, дышащей естественностью, и с легкой улыбкой "я совсем не страшный", продолжал "пытать". - Ладно, спрошу о другом… Почему ты тогда, после первой встречи, так и не позвонила? Я ждал…
- Теперь-то что?!
- Теперь, может, и ничего. Но ты ж обещала.
- Я говорила "постараюсь", - выдавила Марина. Обещать было не в ее правилах. Он просто этого не знал.
- Извини, - причуды памяти… - со всем добродушием ответил Алексей. - Как подружка твоя?
- Соня? Ты ее помнишь?
- Как видишь… - кому сказать, он долго помнил ту встречу.
Сначала сам думал - так, милая глупость, виньетка к весеннему дню, а потом по глазам, раскосым да жгучим, заскучал, звонка ждал, в уме все детали перебирал, чтоб эту девочку найти, но кроме того, что зовут ее Мариной, а подругу ее Соней, и живут они, видимо, в центре, - так ничего и не вспомнил. Кофе не раз на том пяточке пил, - вдруг она зайдет, вдруг почувствует, что он рядом. А пока надеялся, - с Татьяной (женой) завертелось, да так лихо, что сам не заметил, как "женатиком" стал.
- Напитки! Кофе! Чай! - ломилась в дверь Инна-Нина, дребезжа столиком, уставленным стаканами.
"Да угомонишься ты?!" - досадовал Алексей на востроглазую проводницу, и, спеша внести в ее планы ясность, как можно ласковей спрашивал свою vis-a-vis:
- Что будешь, Мариш?
- Чай! - с кофе полночи не заснешь, а тут поскорей бы с разговорами завязать да проспать до самого Питера, чтоб на глупости времени не оставалось. Еще боль эта… Рука сама потянулась размять затылок и шею.
- Голова что ль болит? - хмыкнула Инна-Нина. - Может, таблетку?
- Спасибо, так пройдет. Это от жары.
- Спадает уже… - успокоил Алексей, поежившись для виду, и тоже взял чай, в надежде, что "чайная" солидарность умиротворит Марину и вернет ему прежнюю доверчивую слушательницу.