мальчика.
По лицу Ореля шуршал ливень. Вода заливалась в нос, в приоткрытые губы, из которых с тихим свистом вырывалось тяжелое, отрывистое дыхание. Тело перестало слушаться. Порой он думал, что скоро действительно умрет, захлебнувшись дождем, но время шло вперед, песни звучали громче, а небо темнело, и он понимал это даже сквозь закрытые веки и тяжесть серебряных монет.
Когда небо совсем помрачнело, и капли дождя стали падать реже, голоса плакальщиц стихли и превратились в чуть слышные всхлипывания и стоны. Лоретта Беривой-Кассиндер больше не сопротивлялась требованиям супруга, покорно молчала, и Орель чувствовал на себе ее нефритовый взгляд. Потом на него посыпалась земля. По три горсти с каждого, кто присутствовал на погребении. И по его щекам, смертельно-бледным, мокрым, измазанным сырой бесплодной землей, текли соленые обжигающие слезы. Последние, что он проронил за всю свою жизнь.
Оставь за спиной Земную Жизнь, войди в лабиринт Миров и выйди вновь, на Свет из Тьмы, о новоявленный хозяин ветхого погоста! воскликнул Аделард, ударив тростью о край свежей могилы. Ворон, точно взбесившись, закричал в унисон хозяину, разрезая белыми крыльями тяжелый холодный воздух. Знай, что сила твоя в смерти и разложении, в холоде древних костей, в пыли праха человеческого! Знай, что место Обрядов твоих поля битвы, зловонные склепы и отравленные болота! Знай, что магия твоя магия мертвечины. Знай, что некромантом проснешься ты, Орель Белькастро. Ты не день и не ночь, не власть над золотом и землями. Пути добра и зла перекрещиваются. Отныне и навсегда ты господарь этого Перекрестка.
В могиле пятнадцатилетний заплаканный мальчишка, промокший насквозь, пролежал до первых всполохов утренней зари. Когда Орель все-таки понял, что тело вновь слушается его, он дрожащими пальцами снял с покрасневших от слез глаз тяжелые серебряные монеты, поднялся в заполненном водой и грязью гробу и увидел нахохлившегося Анфира, прожигающего его острым взглядом древних розовых глаз.
А еще он увидел полсотни мертвых душ, что окружили разрытую могилу плотным кольцом и преклонили колени перед новым хозяином, обнажили грани отточенной стали тяжелых мечей.
На закате Лисёнок принял ритуальную смерть.
На рассвете через проржавевшие кладбищенские ворота вышел могущественный некромант Серебряный Лис, новоявленный господарь Перекрестков и владелец пятидесяти павших воинов.
***
Эган окончательно потерял покой и решительно не находил себе места ни в родовом замке, ни в дремучем заснеженном лесу, ни на извечно галдящих улицах, что с раннего утра вдруг потеряли голос и притихли, как хитрые крысы, почуявшие кошек, капканы и яд.
Он сидел на подоконнике раскрытого окна, вдыхая морозный воздух, кутался в старый плащ, подбитый вылинявшим мехом, и равнодушно смотрел на развевающиеся черные флаги, поднятые с рассветом на тонкие шпили и мшистые замковые стены. Он чувствовал, как в душе ширилась всепоглощающая, ослепляющая болью пустота, но сколько бы ни пытался выбросить из головы навязчивый образ некроманта, не выходило ровным счетом ничего.
Бастард уже дважды приходил на замерзшее озеро. Он терпеливо ждал с полуночи и до самой утренней зари, упорно стоял на одиноком берегу, вслушиваясь в едва различимые шорохи, однако не встретил там и тени молчаливого мужчины. Складывалось впечатление, будто бы он и вовсе лишь приснился ему, явился живописным ночным кошмаром, искалечившим восприимчивое сознание. О темноволосом всаднике на голубоглазом белоснежном коне не слышал и полслова даже такой проныра, как неугомонный Картежник Гектор это рыжее безумие и самый близкий друг. У Эгана оставался лишь один шанс узнать о некроманте хоть что-то, но придворная чародейка по имени Ирида Блайс в последнее время часто пропадала, и поймать ее средь бела дня оказалось гораздо сложнее, чем отыскать иголку в стоге сена.
А ты жесток, горько усмехнулся Эган, рассматривая двинувшуюся из замковых ворот траурную процессию. Гораздо более жесток, чем умельцы Кирана в пыточной. Наверняка лишь играешь с моими чувствами Тешишь свою душу. Но будь уверен, меня не так легко сломать. Я найду тебя, где бы ты ни прятался.
Воздух дрогнул от рёва горна, и вороные кони потянули за собой колесницу Кирана и Ингрит, унося княжескую чету в сторону огромного древнего кладбища. Следом, взяв тягучие панихидные ноты, потянулись скорбящие, облаченные в черные одежды слуги рода Скурта. Вот уже два года прошло с тех пор, как не стало благородного князя Хольгера, нашедшего храбрую смерть в жестоком бою. Вот уже два года Эган терпел унижения, побои, плети, и единственное, что держало его в замке это судьба беззащитной
Катарины и шебутного Армана. А еще он до последнего держал удар и никогда не сдавался. Он был бесшабашно храбрым. Храбрым до степени идиотизма.
Черноглазая Пурга, потянувшись на козьей шкуре, недовольно проскулила и спрятала пятнистый нос в мощных лохматых лапах, искоса посматривая на притихшего Эгана.
Знаю, девочка, знаю, кивнул ей бастард. Непременно навестим с тобой отца. Но потом. После захода солнца. Не хочу лишний раз якшаться с прихвостнями Кирана. Понимаешь?