Кроны деревьев сомкнулись темным куполом над его головой, тихо поскрипывая корой на морозе, треща цепляющимися друг за друга ветками-пальцами. Снег весело хрустел под копытами коня, где-то неподалеку заискрила длинными усиками огненная кошечка, довольно сощурившая пылающие золотом глаза.
Животное пошло медленнее, почти самостоятельно выбирая путь к озеру, что широко раскинулось под полуночным небом, на коем не сияла серебром ни одна звезда. Его ровные берега, его толстый лед, скрывающий чистоту воды и древний волшебный город, были уже совсем близко.
Я не нахожу себе места с тех пор, как увидел тебя, тихо произнес Эган, всматриваясь в бесконечные стволы деревьев и теплее кутаясь в плащ. Что со мной будет, когда я увижусь с тобой снова? Что случится, когда ты назовешь мне свое имя?
Куница, совсем потеряв покой, стегнул животное плетью и заставил ускориться. Копыта стали тонуть в белых ворохах чаще и глубже. Конь фыркнул и легко перемахнул через поваленное дерево, занесенное снегом и облюбованное лесными духами. Волчье озеро уже светлело ледяной поверхностью сквозь клетку пихт, что тянулись своими макушками к самому небу, нависшему над княжеством ледяным покрывалом цвета антрацита.
Он спрыгнул в снег и привязал поводья к черному суку, что уродом торчал из массивного ствола благородного древнего дуба. Прошагал к светящемуся белизной берегу, чтобы окинуть взглядом безжизненный лед и опуститься на рухнувший много лет назад ясень, коему уже не суждено распуститься сочной листвой в пору поздней теплой весны. Эган почти не верил тому, что сидел на многие версты совсем один, если не считать пофыркивающего коня, нервно мотающего породистой головой. Почти не верил и все-таки оставался на месте. Час. Два. Четыре.
Под утро, когда он уже поднимался с поваленного временем и природой дерева, над беззвучным, мертвым и белым, как саван, Волчьим озером пролетел одинокий сыч, бесшумно взмахнув крыльями в замершем морозном воздухе. Уставший сонный конь понурил голову к снегу, а Эган, чувствуя, будто бы из него вынули всю душу, лишь на мгновение задержался, повернувшись лицом к бесконечному полотнищу скованной льдом воды. В его глазах плескалась холодным океаном обида. Соль разрушенной надежды. Горечь душевной боли. Куница стиснул кулаки и не позволил себе дать слабину. Куница знал, что он очень силен.
Я буду возвращаться сюда до тех пор, пока не встречусь с тобой, произнес он в пустоту, и голос разлился надо льдом, словно речная волна. Я буду ждать тебя даже вечность.
Эган легко взлетел в седло и, сначала разогрев коня легкой рысью, пустил его в сумасшедший галоп по снежному полю, едва покинув лес. Он уже не обращал внимания ни на ветер, бьющий в лицо, ни на мороз, забирающийся колючими лапами под одежду и пощипывающий кожу, как оставшийся без щедрой миски молока домашний брауни*. Он не помнил, как вернул коня Картежнику Гектору, так и не услышавшему ответ на вопрос, что случилось. Не мог отыскать в памяти и того, как поднялся в свою одинокую башенку, как сбросил с плеч плащ, отяжелевший от растаявшего в тепле снега. Как рухнул в постель, обнявшись с Пургой, и уснул до самого вечера, вспыхнувшего пожаром заходящего солнца. Эган не слышал, как его звала Катарина. Не чувствовал, как Пурга ткнулась ему в лицо холодным пятнистым носом, настойчиво прося кормежки.
Единственное, что он отчетливо помнил собственный сон.
Сон, в котором на белоснежном коне мчался невысокий худощавый всадник с безжизненными лунными глазами, развевающимся хвостом каштановых волос и точечкой родинки над верхней губой. К его груди была приколота белая роза.
Он пах шалфеем и пихтой даже в мареве сновидения.
Комментарий к Глава третья: «Отголоски прошлого»
* в эпиграфе песня «Эсси» из оперы Esse «Дорога без возврата».
*Брауни шотландский домовой, который предпочитает жить в лесах и горах, но иногда селится в жилище человека и помогает, если оставить ему молока или выпечки.
========== Глава четвертая: «Надвигающаяся угроза» ==========
«Бешеным ревом они вызывают на бой!
Мы отвечаем, но волчьим нам кажется вой ответа»*
Белая чайка стрелой пронеслась над замковым двором, с тихим свистом рассекая сильными крыльями чистый морозный воздух. Было настолько рано, что в ее рыжих глазах еще не отражался занимающийся пожар утренней зари, венчавшей новый день короной пламени и света. В стойлах, понурив благородные головы, дремали породистые кони; в колыбельках тихонько сопели младенцы, женщины только-только забрасывали в печи ароматные, исходящие клейкой смолой дрова, и сизый дымок медленно поднимался ввысь тонкими струйками. Чутко спали княжеские псы, опустив хищные морды на мощные лапы. Шуршали под старыми половицами серобокие мыши. На крышах домов и шпилях замка Скурта, ероша перья и зло похрипывая, друг к другу плотно жались старые вороны, посматривающие немигающим взглядом на светлеющее небо.
Чайка знала, что в этот час мальчик не спал. Она наблюдала
за ним достаточно много лет, чтобы помнить: Эган не из тех, кто нежится в кровати до полудня.
Ирида, промчавшись над башней регента Кирана Варезе, обогнула неподвижный флюгер-петушок и спикировала ниже. На снегу мелькнула ее бледно-серая, едва заметная тень, почти сливающаяся с тающей хмарью предрассветного часа. Краем взгляда она заметила, как на замковых воротах сменился караул: пара солдат встала на место сонных вояк, уже едва находивших в себе силы сжимать руками тяжелые алебарды. «Значит, рассвет совсем близко», поняла она и взяла левее, теперь видя перед собой раскрытое окно. Когда она влетела внутрь и почувствовала ступнями пушистый мех горного козла, ее спины коснулся первый лучик восходящего солнца. В комнате пахло псиной, яблочным сидром, слезами и фиолетовыми чернилами. Пахло страшной обидой и горьким одиночеством.