Батиста Бевилаква, хмуро напомнила Маргарета.
Какое-то время она ждала, пока до него дойдёт. Потом Макс вздохнул, поправил на ней одеяло, но сказал совсем не то, чего можно было ждать:
Я суп разведу. На тебя сделать?
Папа был математиком, тихо сказала Маргарета, кутаясь в одеяло и отхлёбывая из кружки обжигающе-горячее варево. В пайки его клали сушёным, в бумажных пакетах, потом порошок нужно было развести кипятком и либо есть так, либо залить крупу или макароны. Работал на кафедре логики и сочинял всякие задачки. Знаешь, про трёх цветных инопланетян, один всегда говорит правду, один всегда лжёт, а один на все вопросы отвечает «нет», и тебе нужно нужно узнать у них, в какой стороне север
Макс механически кивнул, а Маргарета потянулась за куревом, повозилась с папиросой и выдохнула вверх первое кольцо дыма.
Дождь так и шёл, не усиливаясь, но и не стихая. Крупные тяжёлые капли барабанили в навес и стекали вниз и в стороны, и до костра долетала только водяная взвесь, поднятая с влажной земли шрапнелью дождя. Птицы стихли, виверна тихонько сопела, лес стоял серый и молчаливый, только стряхивал воду с тёмной листвы. Солнце утонуло, так и не выйдя из-за тучи, и под стремительно темнеющим небом сгущался по-летнему свежий сумрак.
Там, среди мокрых деревьев, ходили призраки-тени. Невидимые и неслышимые, они тянули руки к живым, вглядывались в лица, искали то ли родных, то ли врагов. На мгновение Маргарете показалось, что и папа стоит где-то там, среди них: тёмный силуэт с взъерошенным кольцом волос вокруг блестящей лысины. Потом ветка качнулась, и он пропал.
Максимилиан тоже смотрел туда, в темноту, и ровными движениями растирал свой будущий суп, чтобы не было комочков. Наверное, и ему было, кого узнать в тенях.
Я всегда была папина дочка. Не любила ни математику, ни его задачки, но папа, понимаешь он очень нас всех любил. И любил говорить, что счастье важнее науки. Я никак не могла запомнить, как в шахматах ходят фигуры, и он играл со мной в то, что белая королева прекрасная принцесса и едет со своей свитой к чёрному королю. Когда я болела и не хотела кашлять, хотя было надо, он кашлял вместе со мной. Мы притворялись, что мы с ним драконы. И
Маргарета запнулась и замолчала. Всё это было очень глупо и не имело никакого отношения к делу, но весь этот долгий год слова копились внутри, закупоренные одиночеством и изоляцией, и теперь всё невысказанное пыталось вырваться наружу.
Хотя как это объяснить, какими словами? Где их взять? Папа был с чудинкой и слегка сумасшедший, как все математики, но он был папа. Маргарета провела с ним много-много часов, и это были хорошие часы. Как объяснить, что человек, проклятый самолично епископом, жарил по выходным идеальные пышные оладьи, и проклятие епископа это где-то там, потом, далеко, а оладьи
Его призвали сразу, как началась война, сухо сказала Маргарета, проглотив ещё ложку разводного супа и напомнив себе, что тот запах тающего в масле сахара ей только кажется.
Мама ужасно переживала: какой из него боец, из полненького рассеянного математика? Но папу призвали не в полк, а в штаб, и там он работал вместе с инженерами над чем-то настолько секретным, что даже в редкие увольнительные он не намекал на своё дело ни словом.
Потом оказалось, что это была цифровая машина, и что Батиста Бевилаква был взят в плен, где раскрыл чужакам тайны командования. Там же он был убит, когда наши сменили метод шифрования, и услуги предателя стали не нужны врагу.
О его смерти Маргарета узнала из газеты и хорошо запомнила чувство льющейся за шиворот ледяной воды. Ей казалось, что всё это какая-то ужасная ошибка.
Боргата-Тортора пала, залитая кровью. Командованию нужны были виноватые и подъём морали, а покойникам, как известно, всё равно, что о них говорят: Господ судит лишь по делам. А что звучную фамилию Бевилаква носил не один только предатель, никто не задумывался.
Это из-за неё из-за фамилии Маргарета осталась в Монта-Чентанни, когда всю их группу перебросили дальше на запад. И после нарушенного плохого приказа командир объяснил предельно ясно: за
такое одно из двух или обвешивают медалями, или расстреливают. И что никто и никогда не подпишет приказа о награждении Бевилаквы. Не теперь, когда та рана ещё совсем свежа.
Маргарета плохо запомнила, что именно он говорил. Она лежала в лазарете, оглушённая препаратами.
Зато она хорошо запомнила, с каким лицом он пожал ей руку. Это было лицо смертельно уставшего человека, который пришёл сообщить очень плохие новости.
Он сделал документы, вяло сказала девушка. Меня выписали на гражданку, пусть и без пенсии
Это его приказ был? Этого твоего командира? Который ты нарушила.
Маргарета безразлично кивнула, а Макс выплюнул:
Он просто прикрыл тобой свою задницу. Запугал, чтобы ты заткнулась, а ему за тот приказ ничего не было.
Она кивнула снова.
Эта мысль пришла к Маргарете ещё несколько месяцев назад. Тогда над станцией зарядили по-зимнему противные холодные дожди, и Маргарета часами сидела у мутного окна, ничего за ним не видя. Она не могла заставить себя ни читать, ни даже разогреть нормальной еды. Просто грызла сухари горстями, не чувствуя вкуса и того, как болит исцарапанное нёбо.