Маргарета молчала.
Я помогу, с тяжёлым сердцем сказал Макс. Ты расскажешь мне, как всё было, я поговорю с людьми. Если нет решения трибунала, всё можно замять. Если есть, нужно будет подумать.
Она глянула на него с неожиданной злобой и так впечатала окурок в землю, что он размозжился в труху.
Это всё, что может сказать великий народный герой?
Я помогу, повторил Макс. В любом случае.
Я помогу, потому что война закончилась, хотел сказать он. Война закончилась, и всё, что ты могла сделать, в любом случае потеряло всякое значение. Я знаю, что у нас сейчас скоры и развешивать медали, и судить, трубя об этом во всех газетах, и знаю про многих людей, уехавших в далёкие деревни, чтобы никто не спросил с них за невыполненный приказ или оставленный пост. Вряд ли твой грех так уж велик, не правда ли? Такое время сейчас, что нужны правые и виноватые, но в честь всего, что у нас было и что могло бы быть
Давай похороним всё. Ты же это и пытаешься сделать.
Пошёл ты, тускло сказала Маргарета и закурила следующую.
Маргарета, не дури. Я серьёзно предлагаю, и
Пошёл ты!
Она вскочила и будто собиралась пнуть полено, на котором сидела, но замерла и остановилась. Спина ссутулилась, правое плечо поднялось выше левого. Вспышка гнева погасла, так и не породив пожара.
Выздоравливайте, хрипло сказала Маргарета.
И, круто развернувшись, двинулась к лесу.
Вряд ли она понимала, куда именно идёт. Зато было совершенно ясно откуда.
Эй! Стой. Одолжи зажигалку.
Она швырнула свою не глядя и промахнулась: металлический корпус блеснул где-то в траве.
Вернусь к виверне, громко сообщил Макс, выискивая зажигалку и убирая её в карман. Маргарета всё-таки остановилась у границы деревьев. Если не затруднит, сбрось мне чего-нибудь пожрать.
Вам не рекомендовали
Он усмехнулся и ничего не ответил. Ему много чего не рекомендовали; жить вообще вредное занятие, от этого умирают.
Нога ныла, но Макс, помня о гордом звании героя и всём прочем, старался хромать поменьше. Ничего, расходится, а потом устроит себе роскошную кровать из седла и проведёт в полной тишине тот месяц или чуть больше, что у виверны будет заживать крыло. В сумке есть и фляга, и котелок, и много других полезных вещей, а если Маргарета заупрямится и зажмотит даже консервы, можно будет поставить силок на птичку и нарвать да вон хоть бы и ревня. И ни устава, ни начальства, ни ножа в сердце от бывшей любви, ни-че-го.
Но
Кажется, она говорила что-то там ещё после этого «но». Макс привычно не слушал: после «но» никто и никогда не говорил ничего полезного.
Наконец, она сдалась. Помолчала, наблюдая, как Макс обошёл станцию и кое-как перебрался через молодой подлесок, безжалостно раздавленный вчерашним драконом. Основной лес здесь был довольно чистый, на карте его разметили бы белым, может быть в редкую зелёную штриховку.
На два часа, крикнула ему вслед Маргарета. Азимутом вон ту серую скалу. Тут километров шесть, не больше.
Макс кивнул, не оборачиваясь. Он и отсюда прекрасно чувствовал, где его виверна, как и то, что сон у неё лишь слегка тревожный. Если разорванное крыло и воспалилось, зверя это пока не беспокоило.
Там ручей есть, растерянно сказала девушка. Чуть севернее.
Он снова кивнул и зашёл под деревья.
Глава 4. Лица предателей
Шквалистым ветром пахло с самого утра, и пусть наука так и не смогла научиться его предсказывать, для Маргареты он почему-то никогда не был удивлением. Может быть, это потому, что Маргарета никогда не была одной-единственной Маргаретой. Их всегда было много, этих Маргарет, и утренняя знала всё то, что знала тень вечерней, и вместе они составляли жёсткий, известный от начала до конца маршрут, в котором не было места никаким удивлениям.
Макс ушёл до полудня, а уже в двенадцатичасовой сводке Маргарета подала много плохих цифр. Она не очень-то понимала в метеорологии, но за без малого год на станции привыкла к тому, как центр велит перекладывать коридоры.
С самого утра пахло ветром, по которому не полетит почтовый дракон. В половину пятого Маргарета будет стоять у окна, смотреть в небо, но оно будет немым и пустым.
Иногда ей хотелось солгать в сводке, чтобы драконы всё-таки летали.
Но, конечно, она никогда этого не делала.
К двум часам зарядил дождь, унылый, крупными редкими каплями, из тяжёлой низко висящей тучи; такой может идти и сутки, пока где-то над ним тревожится буйное небо. Старый виверн взлетал неохотно, и Маргарете пришлось постараться, чтобы заставить его нырнуть в тучу. Незаплетённые волосы вымокли насквозь, а шарф был дурной заменой кожаному подшлемнику: в высоте он замерзал и скорее холодил шею, чем защищал от ветра. Пятичасовая Маргарета долго обтиралась сухим полотенцем и выпила сразу две кружки чая вместо одной, пытаясь напитаться паром и почувствовать себя живой.
Сполоснула кружку в уличном умывальнике, поставила на полотенце сушиться. Вытерла руки. Пробежала пальцами по корешкам книг: их было на выбор целых шесть, и если «Похождения Ладислао» плохонький приключенческий роман, в котором герой мужественно перешагивал со страницы на страницу и рубил всех огромным топором, пока прекрасные девы падали к его ногам, достались Маргарете от предыдущего сотрудника станции, то остальные пять она выбрала сама и знала почти наизусть. В сборнике вампирских рассказов есть «Лунолика», которую хорошо читать в дождь, а в двенадцатой главе «Цветущей яблони» буквы уже поплыли и посерели от слёз