Авинов шагал вместе с Неженцевым. На улицах Ростова стояла тишина. Корниловцы и калединцы покидали город в полном молчании, только размеренный топот слышался в ночи.
Надо полагать, сказал Митрофан Осипович, к зиме казаки одумаются.
Даже и не надейтесь, вздохнул Кирилл. К весне, не ранее. Пока донцы не натерпятся как следует под большевиками, толку с них не будет.
В поход! весело донеслось издалека. В поход!
Куда?
А ты спроси генерала Маркова!
К чёрту на рога! За синей птицей!
Хахаха!
А я, знаете, о чём думаю, господа? послышался голос неизвестного из темноты. Ведь людей можно понять, они всякого насмотрелись. Вот и разуверились. А мы возмущаемся, негодуем У нас же на лбу не написано, что мы честныеблагородные! А чтобы это всем понятно стало, время должно пройти
Верно, откликнулся чейто густой баритон. Потом легче будет. Дожить бы только до этого «потом» А вообще, господа, вещи творятся удивительные. Вот, мы в поход вышли горстка людей в тёмном царстве и мыслим так, будто вся Россия в огне! А это неверно абсолютное большинство, как и всегда, пассивно. Стоит в сторонке и выжидает. И не разумеет даже, что происходит страшное! Помню, остановились мы както у одного старикавдовца. Хата у него бедная была, но хлеб с молоком он нам принёс. Вот мы его и спрашиваем: «А что, дед, ты за кого за нас, кадетов, или за большевиков?» А дед улыбается хитренько так и говорит: «Что же вы меня спрашиваете Кто из вас победит, за того и будем!»
В строю невесело рассмеялись, а Неженцев воскликнул:
Вот она, сермяжная правда!
Кирилл оглянулся. За спиной мерцали огни брошенного города, слышались одиночные выстрелы, тут же взлаивали собаки. Добровольцы бодрились, держали переживания в себе, но страх витал над войском. Что будет с ранеными, оставленными в лазаретах? А какая судьба ждёт жён и невест? Не выдадут ли их соседи? Удастся ли свидеться?
Каково сейчас тому же Деникину? Они с Ксенией Чиж обвенчались, не дожидаясь Рождества, в одной из новочеркасских церквей. Негласно и скрытно в городе было тревожно. Священник даже паникадил не зажигал, одни огоньки свечей тускло мерцали перед иконами. Ни хора не было, ни приглашенных, лишь четверо свидетелейшаферов присутствовали при таинстве: генерал Марков, полковник Тимановский, адъютант Долинский и поручик Авинов. И в тёплом полумраке расходился приглушенный певучий бас: «Боже вечный, расстоящияся собравый в соединение и союз любве положивый им неразрушимый; благословивый Исаака и Ревекку, наследники Твоя сия, Антона, Ксению, наставляя я на всякое дело благое Яко милостивый и человеколюбец Бог еси, и Тебе славу воссылаем, Отцу, и Сыну, и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков
Аамиинь»
И теперь супруга Деникина осталась в Ростове, поселилась у армян под девичьей фамилией, как «беженка из Польши». И что думать Антону Ивановичу?.. «Ох, Асенька, вздыхал он, прощаясь, когда же капусту садить?..»
За Батайском одна только степь пролегла во все стороны шуршала колючим бурьяном, стелилась белой камчатной скатертью первый снег едва прикрыл траву, высохшую на корню.
Полки держали путь к станице Кагальницкой. Длинной лентой, растянувшейся на километры, ехали подводы и грузовики, патронные двуколки и санитарные повозки. А вперемежку с ними шли войсковые колонны кто в офицерских бекешах щеголял, кто в гражданских пальто, кто в невообразимых крестьянских кожухах. В солдатских шинелях, в папахах, с медицинскими сумками за плечами шагали сёстры милосердия. А надо всеми ими, будто прикрывая, полоскался российский триколор.
«Белый крест размышлял Авинов. Вот именно И к чему кавычки? Мы сами выбрали свой путь, свой крест Белый крест».
Корнилов идёт! Корнилов! послышалось сзади.
Полк, смирно! разнеслась команда Маркова. Равнение направо!
Показался Верховный в чёрном с серой опушкой нагольном полушубке, в солдатской папахе и в солдатских же сапогах. Следом поспешал адъютант поручик Долинский, большеглазый и чернобровый, в офицерской шинели и лихо смятой фуражке.
Здравствуйте, молодцымарковцы! прокричал Корнилов резким басом.
Здравия желаем, ваше высокопревосходительство!
грянули «молодцы».
Генерал Алексеев сначала тоже бодро шёл в голове колонны, опираясь на палку, но возраст и больные почки давали себя знать Михаилу Васильевичу стало плохо. Шапрон дю Ларрэ был настойчив.
Ваше высокопревосходительство, заговорил он просительным голосом, прошу от имени Лавра Георгиевича отдать мне ваш карабин и сесть на подводу! Будьте любезны, не упорствуйте.
Спасибо за заботу, Алексей, вздохнул генерал. Придётся выполнить приказание. Мне действительно сегодня дурственно
Кряхтя, Михаил Васильевич пересел на повозку. Адъютант заботливо подсунул охапку сена. Генерал прилёг рядом с чемоданом, в котором хранилась вся армейская казна. Небогато, мягко говоря.