Пуля ударила выше текинца, попав в папаху, и дама с «кольтом» тут же ответила, выпустив три пули по врагу.
Авинов побежал рядом с вагоном, подпрыгнул, цепляясь за смуглую руку Батыра, и тот легко выудил корниловца, втянул его в купе.
Уфф! выдохнул Кирилл. Поглядел на бледную, перепуганную даму, на запыхавшихся солдат, на Корнилова, страдальчески морщившегося со своей полки (эх, не дали пострелять), и широко улыбнулся.
Вот! сказал он, указывая на окно. Уже и не душно!
И всё купе, а за ним и весь вагон радостно захохотал, загоготал, хлопая друг друга по спинам, стуча кулаками по стенкам с разобранной бархатной обивкой, по чемоданам, а дама с револьвером восторженно забила в ладоши.
Мы их победили! завизжала она.
Ось цэ да растерянно молвил голос за стенкой. Шоб хлопцив батьки Уса так уделать цэ трэба уметь!
А Федьку убили вздохнул молодой солдат. Прямо в повязку его пульнули и полголовы долой
Помянем? хмуро спросил старообразный.
А есть чем? оживился молодой.
Найдётся
Давай!
А Кирилл всё приходил в себя после нечаянного сражения. В окно крепко задувало, пыхало дымком, но пусть уж так, чем в духоте париться В отдалении скакал один из бандитов. Самый упорный из хлопцев батьки Уса он потрясал винтовкой, стреляя в сторону поезда, но не попадая даже в паровоз. Потом пропал и хлопец.
Пересадка в Харькове прошла без хлопот. Корнилову стало получше, и Кирилл быстренько отвёл генерала в ростовский поезд. Пока Саид удерживал матерившуюся толпу, он с ходу занял купе.
В окно постучали. Авинов выглянул и увидал крестьянина в добротном тулупчике, с кнутом в руке сразу видать, зажиточный.
Крестьянин улыбнулся искательно и поинтересовался:
Случаем пулемётика не продадите?
Кончились пулемётики, буркнул Кирилл, закрывая окно, разобрали все.
Он помог улечься Верховному, а после влез на соседнюю полку да и залёг. Имеет же он право выспаться? С этой мыслью Авинов и заснул. В голове его мелькнули фантастический образ Фанаса, пленительный образ Даши Полыновой, но всё это было так далеко, так давно Будто совсем в другой жизни.
Разбудил его Саид подъезжали к Новочеркасску. В пронзительносинем небе, какое бывает лишь в осенние холода, блистали золотые купола собора. И на вокзале, и в городе жизнь бурлила, но это была не бессмысленная животная толкотня, а оживление, направленное умелой и твёрдой рукой, подчинённое заведённому порядку.
На путях пыхтел «Санитарный поезд Императрицы Александры Фёдоровны», благополучно добравшийся из Могилёва с запасами медикаментов и перевязочным материалом.
По улицам неслись военные автомобили, с лязгом прокатывались броневики, крупной рысью пролетали верховые казаки, степенно проезжали извозчики. Строем шли роты офицеров и юнкеров, а партикулярное платье терялось среди серых шинелей и красных лампасов, золотых погон и белых платков сестёр милосердия.
Нигде не краснел кумач с сермяжными хотелками: «Долой войну!», «Вся власть Советам!», «Смерть буржуазии!».
Зато повсюду были расклеены воззвания, зовущие в Добровольческую армию.
Великий Бояр! разнёсся вдруг дикий крик, и из толпы вынырнули текинцы в белых тельпеках и в полосатых, цвета сёмги, черкесках. Кирилл узнал Махмуда и Дердешмергена.
Великий Бояр живой! орали они. Великий Бояр с нами!
Генерал, слабо улыбаясь, стащил с себя ужасную мужицкую шапчонку, поднимая ее в знак приветствия. И тут уж по всей улице прокатилась волна узнавания.
Ура генералу Корнилову! грянул чейто голос, и тысячи людей подхватили ликующую здравицу.
К встречающим подлетел развалистый «рено», с места рядом с водителем выпрыгнул сияющий Шапрон дю Ларрэ, мигом открыл дверцу и навстречу Корнилову шагнул Алексеев. Два генерала подали друг другу руки, но не сдержали порыва обнялись. И улица вздрогнула от могучего
«ура!».
Михаил Васильевич расчувствовался, прижмурил глаза, но вот он вытянулся по стойке «смирно» и обратился официальным голосом:
Ваше высокопревосходительство Верховный правитель Русского государства! Разрешите доложить!
Докладывайте, склонил голову Корнилов.
Он стоял в валенках, в рваном тулупе, но глаза Авинова видели блеск золотых погон и аксельбантов.
По данным на шестое ноября, торжественно доложил Алексеев, в ряды Добровольческой армии вступила двадцать одна тысяча офицеров, юнкеров и кадетов!
Корнилов сразу подтянулся, распрямил плечи. Оглядев взволнованные лица, он сказал громким и ясным голосом:
Милостивые судари и сударыни! Тяжёлое сознание неминуемой кончины страны повелело мне в эти грозные минуты призвать всех русских людей к спасению умирающей Родины!
Я, генерал Корнилов, сын казакакрестьянина, заявляю всем и каждому, что лично мне ничего не надо, кроме сохранения великой России! Предать же Родину в руки её исконного врага германского племени и его большевистских пособников, чтобы сделать русский народ рабами кайзеров и комиссаров, я не позволю, покуда жив! Боже, спаси и вразуми Россию!
Улица, запруженная людьми, выдохнула единый ликующий крик, в воздух полетели шапки и шляпки, а Кирилл Авинов в это время довольно улыбался, считая в уме. Двадцать одна тысяча добровольцев! А Фанас говорил, что к февралю восемнадцатого Добрармия соберёт едва три с половиной тысячи штыков. Значит, подействовали его МНВ!