Наступила осень, и Элизабет написала, что новобранцы, в спешке вступившие в армию весной, оказались не готовы к войне в зимнее время. Мы с миссис Томас лихорадочно взялись за работу вычесали и спряли шерсть с овец из стада Томасов, а потом соткали две дюжины одеял. Я так быстро управлялась с ткацким станком, что из города мне пришел новый заказ подготовить ткань для еще сотни одеял. Я стала работать в комнате при таверне Спроута горожане приносили туда вычесанную шерсть, которую отдавали для нужд солдат. Я пряла и ткала на протяжении долгих часов, до позднего вечера, а потом, уже в темноте, возвращалась домой на старой кобыле и бралась за дела по хозяйству.
Время летело под стук и щелканье ткацкого станка и жужжание прялки. Прошла зима, близилась весна, и мы ждали новостей, которые так и не приходили.
Но 17 марта 1776 года генерал Уильям Хау, командовавший британскими войсками, которые удерживали Бостон, посадил солдат на корабли и оставил город. Окончилась осада, которая длилась почти год. Наша победа была связана с тем, что Вашингтон и его солдаты сумели ночью, в кромешной тьме, в бурю и дождь, поднять орудия на Дорчестерские высоты, самый высокий холм в бостонском порту, и направить их на британские военные корабли, которые стояли у берегов на якоре. Это был настоящий триумф, известие о нем вместе с бутылкой вина привез преподобный Конант, совершенно уверенный, что нашим испытаниям скоро придет конец.
Им нужно было поднять орудия на высоту, но земля промерзла так,
что они не сумели бы вырыть в ней окопы. Тогда Старик Пат так солдаты прозвали генерала Патнэма предложил собрать укрепления из заранее подготовленных звеньев. Солдаты поднимали звенья наверх, на холм, и делали это тихо, как церковные мыши. Тропу, что вела на вершину, обложили тюками с сеном, чтобы ни звука не донеслось до порта. Строительство укреплений, подъем пушек на высоту дело совсем не тихое. Да и от двух с половиной тысяч солдат немало шума. И все же они справились, и к четырем часам утра все было готово. Генерал Хау признал, что мятежники за одну ночь сделали больше, чем вся его армия сумела бы за месяц.
Дьякон Томас восторженно хлопнул рукой по столу, миссис Томас разрыдалась слезами радости и гордости, а Сильванус продолжал:
А еще генерал пообещал, что не станет жечь город, если его людям позволят спокойно его покинуть. Он вскинул руки к потолку и ликующе закончил: Они ушли.
Они вернутся в Англию? спросила я. Все позади?
Не совсем. Британские войска, стоявшие в Бостоне, временно разместились в Новой Шотландии. Но порты в Новой Англии им больше не подчиняются. Генерал Вашингтон отправляется в Нью-Йорк. Многие полагают, что британцы теперь направятся туда.
Финеас обещал, что не вернется домой, пока из Бостона не прогонят всех красномундирников. И это только что произошло.
Но Финеас не вернулся.
Как и Натаниэль, Бенджамин и Джейкоб.
Мы ждали их в июне: после сражения при Бридс-Хилл они записались на военную службу сроком на год. Но теперь, вдохновившись триумфом, которым завершилась осада Бостона, они подписали новые договоры, еще на год. Элайджа и Эдвард присоединились к ним, и дома, на ферме, осталось только четверо братьев. Дьякон скорбно ссутулился, миссис Томас притихла и поседела. Шестеро их сыновей ушли воевать, соблазненные обещаниями революции, которая оказалась куда более изнурительной и куда менее захватывающей.
Я продолжала работать и ждать, но и сама не знала, чего же жду.
Глава 5 Среди держав мира
Он был таким длинным, что газеты не печатали его целиком и никто не думал прибить его к дереву или столбу, будто обычное объявление, но Сильванус Конант зачитывал с кафедры выдержки из него; правда, прихожане шикали, едва услышав о независимости, а некоторые даже уходили из церкви.
Слово «независимость» было не из тех, которые склоняют на все лады в каждой беседе; стремление к ней многим представлялось шагом за грань допустимого. И все же это слово превратилось в боевой клич.
Войны хотели не все. И хотя за последний год около сотни мужчин из Мидлборо и окрестностей присоединились к армии Джорджа Вашингтона и каждый месяц в нее вступали все новые местные ополченцы, даже здесь сторонников войны было немногим больше, чем тех, кто ее порицал.
Обвинения в предательстве звучали отовсюду; те, кто хотел оставаться под властью Англии, начали называть себя лоялистами подразумевая, что для их идейных противников нет ничего святого, что они, вероятно, от природы порочны.
Кому они лояльны? Королю и флагу? Мне думается, лучше быть лояльным своим соотечественникам, бурчал дьякон Томас.
Несколько месяцев спустя я получила грязное, замызганное письмо с буквами «Дж» и «П» на сургучной печати и подписью «Полк. Дж. Патерсон, 26-й полк» в уголке. Я осторожно надломила печать, потрясенная, что письмо вообще добралось до меня: от братьев мы не получали ни весточки. Послание состояло всего из нескольких абзацев, содержавших краткие и четкие ответы на вопросы, которые я задавала Элизабет. В самом конце значилось:
Народ следует убедить. Уговорить. Памфлет лишь первая ласточка, знак, что население колоний смягчается в своем отношении к идеям независимости, но знак этот очень важен. Тот, кто написал те строки, сумел подобрать самые сильные и веские аргументы.