Я развернул письмо с лёгким шелестом. Бумага внутри была плотной, казённой, с водяными знаками в виде звёзд. Вверху угловатая печать Качинского училища, ниже текст, напечатанный на машинке:
'Курсанту Сергею Васильевичу Громову
от генерал-майора авиации Новикова В. И.
Ваш поступок, связанный с предотвращением авиационного происшествия, не остался незамеченным. Командование училища, изучив материалы, считает вас перспективным кандидатом. В связи с началом учебного года (1 сентября 1964 г.) зачисление возможно только в сентябре 1965 г. по льготной программе. Рекомендуем использовать год для подготовки'
Я сложил письмо вдвое и сунул его в карман кителя. Значит, ждать придётся до следующей осени. Что ж, ускоренного лифта не получилось. Хотя я и так двигаюсь быстрее, чем многие. Время сейчас такое
Бюрократия железная дверь с двадцатью замками. Даже если ты Гагарин тебя в космос запустят только после десятка резолюций из ЦК. Досрочное зачисление? Ха. Тут либо маршал должен похлопать тебя по плечу, либо сам Брежнев в протоколах упомянет.
Нет, система не для прыгунов. Она для тех, кто шагает строем. В СССР были строгие законы и за их соблюдением внимательно наблюдали. Ничего, я терпеливый и время у меня есть. Вот только я знаю, что времени у истории меньше, чем у меня
серии «МКМ». Машина КГБ, но без привычных «воронков»: ни решёток, ни мигалок. Только хромированный бампер тускло блестел под декабрьским солнцем.
Серый сел за руль и привычным жестом провёл ладонью по приборной панели. Его взгляд на секунду задержался на зеркале заднего вида. Крутов расположился на пассажирском сидении, я же запрыгнул на заднее. Пружины прогнулись под моим весом, я вдохнул запах кожи, который пропитал салон автомобиля, и откинулся на спинку сиденья, уставившись в окно. Мотор рыкнул, как зверь, спущенный с цепи, и машина тронулась с места.
Дорога из Тушино в центр напоминала прыжок через эпохи. Сначала мы проезжали промзону. Из окна я видел корпуса авиазавода, облепленные снегом, бараки с покосившимися трубами. У проходной авиазавода толпились рабочие в стёганых куртках. Один из них, щурясь от снега, закуривал папиросу, прикрывая ладонью огонёк. Потом пошли новостройки: пятиэтажки-хрущёвки, будто детские кубики, брошенные вдоль шоссе. Мимо, обгоняя нашу «Волгу», промчался трамвай, дребезжа рельсами.
Я прислонился к стеклу, пытаясь угадать «концы» и «начала» сложившейся ситуации. Если бы нас арестовывали, то приехали бы ночью, с «командой» и наручниками. А тут капитан-одиночка, даже шофёра нет. Странно и вопросов больше, чем ответов.
На повороте к Соколу мелькнула стройка копали тоннель для новой ветки метро. Рабочие в ватниках копошились у кранов, будто муравьи у сахарной горы.
Я отвернулся от окна и посмотрел на Крутова. Он тоже молчал, задумчиво уткнувшись в окно и подперев кулаком подбородок. По его виду я понял, что и он перебирает в уме варианты развития событий и причины, благодаря которым эта поездка стала возможной.
Спрашивать ничего не стал, скоро и так всё выяснится. Поэтому я снова отвернулся к окну и стал рассматривать городской пейзаж, мелькавший за окном автомобиля.
Москва нарядилась к празднику и готовилась вступить в новый год во всей красе и с курсом в светлое будущее. Проезжая Пушкинскую площадь, я заметил очередь у киоска «Союзпечать». В эти дни народ охотился за новогодними открытками с кремлёвскими звёздами. Напротив горделиво высилась гостиница «Москва». Её асимметричный фасад каждый раз «резал» мне глаз.
Ершов свернул на Мясницкую. Здесь время будто застыло: дореволюционные особняки с лепниной, аптека с зелёным фонарём, вывеска «Гастроном 1». У подъезда дома стоял «Чайка» с генеральскими флажками. Видимо, чья-то персональная машина из ЦК.
«Лубянка близко», понял я, глядя на здание с колоннами, где даже снег казался серым.
У шлагбаума Серый молча протянул дежурному удостоверение, не замедляя хода. Офицер охраны, мельком взглянув на обложку, щёлкнул каблуками быстрее, чем успел поднять руку в приветствии. Серый кивнул, не глядя. Видно было, что этот жест он отточил за годы, когда проверки документов стали частью пейзажа. Машина проехала ещё немного и остановилась у чёрного подъезда. Ершов выключил зажигание и обернулся:
Проследуйте за мной.
Крутов вздохнул так, будто этот вздох копил всю дорогу. Я потянул ручку двери, думая о том, что в реальности капкан КГБ выглядит иначе, чем в книгах и фильмах. Я шагнул на скользкий асфальт, захлопывая дверь автомобиля, и зашагал вслед за Серым и Крутовым.
Подходя к штаб-квартире КГБ, я задрал голову, рассматривая здание. Дверь была массивной, на фасаде высились колонны, уходящие в серое небо, и на фоне всего этого вывеска с лаконичным: «Комитет Государственной Безопасности при Совете Министров СССР», высеченная на мраморе. Широкие ступени, отполированные до зеркального блеска, вели в холл, где даже воздух казался густым от секретности.
Я притормозил на пороге, впитывая детали. Здесь я был впервые, поэтому с любопытством обозревал внутреннее убранство, пожалуй, одного из самых известных зданий на Лубянке. Просторный вестибюль с мраморным полом, на котором тускло отражались лампы под зелёными абажурами и стены с гипсовыми барельефами Дзержинского, чьи пустые глазницы будто следили за каждым шагом. Слева, у стойки дежурного, офицер в форме листал журнал «Пограничник», изредка бросая на нас взгляды, острые как штык.