Я невольно вспомнил себя в былые времена. Обычно я гнал прочь подобные воспоминания ничего не давали они, кроме беспокойства, не приносили пользы душе моей, но сейчас отнесся
к ним со всем возможным вниманием, ведь они могли подсказать мне, как поступить. Учился я много и долго, немало переменил мест в поисках нового знания, но был все же старше Матиаса даже в начале пути. Впрочем, и в более поздние годы многие меня недолюбливали. Одни считали еретиком за то, что я не участвовал в спорах о единственно верном обличье Асхи и о путях поклонения ей. Другие называли трусливым и жалким за то, что я не пытался верховодить и оттирать локтями соратников, не стремился затмить их любой ценою; они полагали, что нет у меня ни силы, ни мужества, ведь я не проявлял ни страсти к оружию, ни любви к поединкам, предпочитая им уединение с книгами и духовные упражнения. Третьи им возражали, говоря, что я коварен и опасен, что лишь выжидаю, точно паук, момента, дабы насладиться сполна властью, кровью и местью Конечно, я не находил в том приятности, но когда полностью предал себя Асхе, сии нелепицы перестали быть для меня значимыми. Однако многие из тех, кто отвергал и ненавидел меня, находились здесь, в Эрише, и имели определенное влияние, хоть и не решались выступить против меня открыто, памятуя о судьбе глупцов, что пошли наперекор воле Асхи несколько лет назад. Я вполне мог опасаться за своей спиной заговора и понимал в глубине души, почему столь сильно боится за меня заботливая и прозорливая мать Геральда
Юный Матиас не был готов к нашему обучению, но для чего-то Асха привела его к нам именно сейчас. Такова была ее воля, чтобы мы встретились с ним сегодня, и вряд ли для того, чтобы я просто изгнал его и тем отвратил от верной дороги. Кем станет он, если сейчас собьется с пути? Как будет жить, если потеряет веру, и не только в наше искусство, но и в себя, а возможно, и в саму богиню, в благое служение ей? Следовало понять, чего желает от меня сейчас владычица моя, и исполнить в точности.
Я вышел на балкон, опустился на скамью и долго смотрел в ночное небо Нар-Эриша, и звезды казались мне сияющими очами самой Асхи, столь далекой и столь близкой, столь недоступной и столь желанной.
На балконе
Владыка Арантир
Когда я обернулся, Матиас вздрогнул и попятился. Высохли слезы мальчика, хотя глаза его под припухшими веками все еще были красны.
А, дитя мое. Отчего ты так пугаешься?
Простите, верховный лорд Арантир, я не хотел Просто вы сидели так неподвижно, словно мальчишка запнулся и опустил глаза.
словно умер? закончил я за него. В чем-то ты прав, мой мальчик, но умирать не так страшно, как кажется, поверь мне, особенно если жертвуешь жалкими страстями и позывами ненасытной плоти ради высшей пользы. Но не о себе хотел я поговорить с тобой. Садись рядом.
Мальчишка опасливо опустился на скамью, отдалившись от меня, насколько смог, то ли из уважения, то ли от страха и отвращения при моих словах он опять побелел.
Расскажи мне, дитя, о том, что произошло сегодня, точнее, уже вчера. Отчего ты не подчинился матери Геральде?
Я Матиас беспокойно поежился и сцепил руки в замок. Я просто испугался. Я исправлюсь, владыка Арантир. Я извинюсь перед матерью-наставницей
И снова попытаешься упасть в обморок? Посмотри-ка на меня, сын мой.
Нехотя и опасливо мальчишка обратил ко мне взор, и я сумел заглянуть ему в глаза:
Ты лжешь, мальчик. Недостойно будущему служителю Асхи осквернять неправдой уста свои. Мне не лги никогда тебе обман твой кажется незаметным, но для меня он полыхает, словно адское пламя. Уйми свой страх. Не за тем я призвал тебя сюда, чтобы слушать почтительные отговорки или карать за правду. Скажи то, что лежит на душе.
Матиас тяжко вздохнул, сжал теснее руки свои и молвил тихо:
Лорд Арантир Не знаю, могу ли я спросить вас
Что угодно спрашивай, сын мой. Я к твоим услугам, при этих словах моих на щеках мальчика снова выступил румянец. Отчего-то беседа наша напомнила мне разговоры с Орнеллой,
поначалу столь же боязливой, хоть я и не мог понять, почему они внезапно вспомнились мне.
Владыка Арантир Мать Геральда не верит мне, и остальные тоже не верят. Они думают, я недостоин служить Асхе, думают, я случайно попал сюда, но уверяю вас, это неправда! он вдруг заговорил с глубокой убежденностью, необычной для столь юного существа, и видно было, что давно хотел поведать кому-нибудь обо всем. Отец мой был целителем и бальзамировщиком, и я всегда хотел стать таким же, хотел посвятить свою жизнь богине. Я не смею судить матушку-наставницу, не могу спорить, я ничтожен и сам по себе, и в сравнении с ней, и явно неправ, сир Но, верно, я чего-то не вижу, не могу уяснить себе. Если позволите
Говори.
Может быть, я глуп, греховен и потому слеп, но не пойму одного: неужели для того, чтобы сделаться некромантом, чтобы слышать души усопших и отпускать их, чтобы служить Асхе и отдать ей жизнь свою ну, вот как вы отдаете, надо непременно
Он вдруг осекся видно, ему показалось, что я посчитал слишком дерзкими его слова. Пришлось мне снова продолжить вместо него: