Потрясенные, послушники обернулись тело на веревках раскачивалось, а мать Геральда, скрестив на груди руки (я увидел поверх легкого исподнего платья ее ремни новых ножен), ждала, что скажут духовные чада. Когда ученики перестали хватать ртами воздух, точно рыбы в корзине удильщика, разразились восторженными возгласами, а старший, что спорил с наставницей, преклонил перед нею колени, искренне сказав:
Простите, матушка Геральда, что я усомнился! Никогда я ничего подобного не видел и даже представить не мог!
Грозная воительница смягчилась и положила тонкую руку ему на темя:
Так-то, сын мой. Встань и впредь не суди поспешно. Не всегда хорош грубый меч, да и лук, пусть и самый удобный, порой не достать, когда потребно. Такое оружие, что у всех на виду, могут выбить из рук, а то и просто отобрать, если, да убережет тебя от сего Асха, ты попадешь в плен... Можно защищаться и атаковать при помощи магии, если владеешь ею как должно. Вот, к примеру, владыка наш, если он дозволит сказать о себе, я кивнул. Ему нет надобности вооружаться, столь совершенны дух и тело его, столь отточены навыки, но на то, чтобы достичь подобного великого мастерства, уходят столетия. Кинжалы и ножи, особенно те, которым предначертано не лежать в руках, но летать, поражая далекие цели, не просто изящные и неприметные вещицы это стражи твои, хранители твоей жизни. Уничтожить, ослепить или по-иному вывести из строя врага, перерубить веревки, даже передать весть все это они смогут, если ты с ними сдружишься. Когда они станут частью тебя самого, даже глаза тебе не понадобятся, чтобы поразить цель, ты будешь чувствовать помощников своих и направлять их сердцем, и ты видел это минуту назад.
Тут я обратил внимание, что юный послушник, который и до того был напуган, еле держится на ногах и готов, по всей видимости, лишиться чувств. Заметила сие и мать Геральда, недовольно покосилась на бледного отрока и скомандовала, указав перстом на мишень:
Принеси-ка кинжалы, мальчик.
Глаза юнца расширились от ужаса, он растерянно переводил взгляд с матери Геральды на мишень и отчего-то на меня, избегая смотреть на своих товарищей: одни, казалось, жалели его, другие посмеивались, а лицо девицы исказила гримаса презрения.
Позвольте мне, матушка-наставница, старший послушник явно желал загладить свой промах.
Нет, покачала головою Геральда. Пусть он принесет.
Высоковато для него, не достанет, мать Геральда, я понял, что нам придется вскоре призывать лекаря или собственноручно
приводить мальчишку в себя, и пришел на помощь; впрочем, я не покривил душой никто из присутствующих в зале не добрался бы до изуродованного лица висящего. Воздев руки, не без усилия вытянул я наружу знакомые кинжалы, поймал их на лету, бережно отер заготовленной для того ветхою тканью и с почтительным поклоном вручил матери-наставнице.
Благодарю тебя, владыка Арантир, ровно произнесла Геральда, окинув меня непонятным взглядом. Оглянувшись на юного послушника, она бросила ему холодно:
Выйди вон и на глаза мне не показывайся. Не того я от тебя ожидала.
Простите, мать-наставница, пролепетал отрок и внезапно после резкой бледности своей покраснел. От стыда запунцовели не только щеки, но даже уши его.
Нечего, нечего теперь. Убирайся отсюда!
Мальчишка закрыл рукавом лицо и под смешки товарищей своих побрел, пошатываясь, прочь. Я подумал, не последовать ли за ним, опасался, что он в пути упадет с лестницы, но не желал еще более задеть Геральду. Она же как ни в чем не бывало снова обратилась к деве:
Ну, дочь моя, где же нож твой? Доставай и на сей раз сама возьми его правильно. А вы смотрите внимательно, потом ваш черед
Лики Прядущей
Когда я завершил все, к чему призывал меня долг правителя, была уже глубокая ночь. Внезапно я понял, что испытываю томление, и осознал причину оного: погрузившись в обязанности свои, я целый день не прилегал душою к святейшей богине, но наконец-то мог исправить оплошность. Молился я обыкновенно в покоях своих, дабы говорить с Асхой без свидетелей и не смущать своим присутствием души тех верных, коим негде уединиться, но в сей день не желал долее оставаться у себя все напоминало мне о мирских делах, и я не сразу сумел бы сосредоточиться, а причаститься света владычицы моей стремился как можно быстрее.
Я поднялся наверх, в пустынные коридоры редко кого можно было там встретить в столь поздний час: живые давно спали, а прочие, кому сие не требовалось, предавались ученым занятиям. Лишь изредка попадались мне на пути и испуганно кланялись слуги, да стражники отдавали честь, когда я проходил мимо них.
Как и ожидалось, молельня была пуста. Я удалился в боковой неф, скрылся за колоннами и преклонил колени, и радость наполнила душу мою. Долго молился я, отдавая всего себя Асхе. После того, умиротворенный, очищенный, отрешившийся от суеты, я принял удобное положение и сосредоточился
Со всех сторон меня обволакивала тьма. Неподвижно и покорно сидел я и созерцал, и незримые волны подступали ко мне, окутывали меня и ластились, точно живые. Открыл я сердце великой силе, поведал ей с горьким сожалением, что не могу в сей час слиться с нею и выпустить ее на волю, хоть и страстно желал бы того, и попросил прощения. Я показал ей, что хочу познать то, чего не ведал ранее, и надеюсь на ее помощь, если будет на то ее воля, и сгустилась тьма, и вдруг из теней соткалась передо мною фигура, по виду женская. Когда яснее стали черты особы сей, то увидел я, что имеет она лицо Орнеллы, живое, как в день нашей встречи, но совсем юное, прелестное в невинности своей. Подобной могла бы она явиться мне, если бы я нашел ее в той поре, когда дитя превращается в деву. Пленительным был ее лик, и душа моя замерла, но вдруг изменилось лицо стоящей, и с не меньшим потрясением я увидел перед собою мать такой, какой запомнил ее в давнем детстве своем. Сочетались в ней любовь и строгость, никогда и никому не дозволяла она оступаться, берегла и хранила тех, кто был рядом, и помнила всегда о долге своем