Ты?.. Что ты здесь делаешь?
По лицу Люциуса пробежала тень неловкости, и он слегка приподнял брови, будто не зная, что сказать.
Просто решил зайти. Я беспокоился о тебе. Утром ты ушла так поспешно, и я боялся, что ты все еще пережива
Он еще не успел договорить, когда Гермиона соскочила с кресла и бросилась ему на шею, потянувшись к лицу губами и увлекая Малфоя в глубокий, жадный и какой-то отчаянный поцелуй. Поцелуй, который был ей ужасно нужен, который избавил бы от всех страхов, мучений и угрызений совести, одолевавших сегодня, как никогда. Приоткрыв губы, она скользнула языком Люциусу в рот, сразу же сплетаясь с его собственным, и облегченно прижалась всем телом.
Потом опустила руки и, уже снова расплакавшись, начала судорожно раздевать его, спеша и бормоча при этом:
Прости прости меня. Боже, как же глупо я себя вела Пожалуйста, Люциус, пожалуйста скорее
И это жадное отчаяние словно заразило его: Малфой потянулся и одним движением стащил с ее плеч блузку, практически разорвав ту пополам. Затем резко опустил лямки бюстгальтера, заставив Гермиону застонать в предвкушении, и тут же наклонился к тяжело дышащей, вздымающейся груди. Она еще боролась с пуговицами его рубашки, когда Люциус уже опустил голову и с силой вобрал один из сосков в рот. И не было в эти мгновения ни капли нежности в его желании, лишь страшная жажда и страсть. Но Гермионе и этого было мало. Выгнув спину и подставив соски его губам, она умоляюще прошептала:
Ну же, Люциус Ты знаешь, чего чего я хочу Прикуси их. Укуси же меня!
Малфой послушно втянул один из сосков глубоко в рот, покручивая пальцами другой, а потом, чуть отстранившись, глухо прошептал:
Скажи повтори это еще раз
И Гермиона умоляюще простонала в ответ:
Еще сильнее. Ты знаешь, как Пожалуйста, Люциус. Хочу, чтоб ты прикусил их. Сделай же это
Нельзя было не откликнуться на эту мольбу, и, снова склонившись к соску, Малфой слегка сжал зубы. Боль, только усилившая возбуждение, красной вспышкой полыхнула по векам, и Гермиона невольно вскрикнула:
Да О, Боже да! Еще
Охваченная дурманом вожделения, она обхватила его голову, крепко прижимая к себе и впиваясь в кожу ногтями. Словно откликаясь, Люциус прикусил сосок еще крепче, с силой покручивая пальцами второй. С губ Гермионы сорвался резкий вздох, услышав который, Малфой прильнул к другой груди, делая с ней то же самое. А потом опустил руку и нашел пальцами горячее влажное влагалище, побуждая Гермиону тихо застонать и выгнуться ему навстречу. Но уже скоро и этого ей стало мало.
Люциус, прошу тебя, еле проговорила она, отстраняя его голову. Мне нужен ты сам. Хочу чувствовать внутри тебя, а не твои пальцы. Пожалуйста
Глухо рыкнув, Малфой толкнул ее куда-то назад, даже не обращая внимания, что толкает к самой двери, и начал приподнимать юбку, одновременно расстегивая свои брюки. Всего несколько мгновений и вот он уже в ней жаркой и тесной. Обхватив ногой его бедро, Гермиона удовлетворенно выдохнула и откинула голову, с силой ударившись затылком о дверь. Но даже громкий стук не привел ее в себя. Ничего больше не осталось во всем мире только этот мужчина. Единственный мужчина, нужный ей сейчас целиком и полностью. Нет, не сейчас. Всегда.
Вся горечь сегодняшнего дня, вся ревность, все сомнения и чувство вины бесследно растворялись в жарком наслаждении тем, что Люциус рядом. Рядом его тело, губы, руки. Гермиона ощутила, как он приподнимает ее, заставляя обхватить себя ногами за поясницу и не прекращая поцелуя, куда-то неспешно движется. Наконец, почувствовав твердую поверхность, она смутно поняла, что сидит на своем столе, и тут же откинулась на столешницу. Все ее существо горело, будто в лихорадке. В беспорядке со стола слетали рабочие документы, перья, какие-то мелочи, но и на это Гермиона тоже не обращала никакого внимания. Ей было все равно
С силой схватив ее за бедра, Малфой спустил их чуть ниже, и Гермиона вцепилась одной рукой в край стола, сжимая его так, что костяшки пальцев побелели. Она коснулась одного из сосков, крепко потирая его, и неожиданно для себя проговорила:
Ну же сильней, Люциус. Жестче. Так, как умеешь только ты. Я хочу чтобы ты выебал из меня все, что было до тебя. Чтобы из нас обоих выебал наше прошлое! Прошу тебя!
И Малфой вдруг понял, что эта мольба, столь откровенная в своей вульгарной
пошлости и столь искренняя в своей почти животной примитивности, опьяняет его сильнее, чем самое крепкое огневиски. Не в силах больше сдерживаться, он на мгновение выскользнул, а затем начал двигаться именно так, как она хотела. Как умоляла его. Резко, размеренно, глубоко. И каждый его толчок порождал желание сказать правду, которая бы успокоила ее. Услышав, как с губ Гермионы слетел тихий чувственный всхлип, Люциус наклонился к самому уху:
Прекрати ревновать, глупышка. Есть только ты О, боги, какая же ты еще дурочка. Не смей сомневаться во мне, Гермиона. Слышишь? Не смей! Никого не может быть, кроме тебя Только ты! последние слова Люциус почти простонал, начав двигаться быстрее и приближая обоих к долгожданному финалу.
И все вместе его толчки, звук его голоса, слова, что он произнес, все это словно опрокинуло ее в мучительную, но блаженную пропасть, казавшуюся бездонной. И Гермиона падала... Падала Падала. Тело, дрожа в сладких конвульсиях, выгибалось на столе, неосознанно сбрасывая с его поверхности то, что было не сброшено до сих пор. И самым прекрасным аккордом, прозвучавшим в заключение, стал громкий удовлетворенный стон Малфоя, показавшийся ей музыкой.