Это не твоё дело. Я взялся за гуж, ну я один и потяну всё. Или гуж оборву, или надорвусь, или вытяну всё. А бросить, не брошу.
Вместе с ухаживаньями за князем и за его домочадцами, Хрущёв не забыл и всего остального. Вместе с Борщёвым, они объездили уже не мало подмосковных сел, не далее однако десятивёрстного расстояния, и искали осторожно священника, который бы согласился венчать Борщёва. Это было в сущности самое трудное дело. В окрестностях Москвы знали хорошо богача и вельможу князя Лубянского и ни один священник не решился бы венчать его дочь, не только с племянником, но даже просто
с каким-либо московским женихом из дворян. Выдать княжну за другую, обманом взять и священника, было невозможно. После недели хлопот, разведок и поездок, молодые люди упали духом. Дело оказывалось мудренее, чем они думали.
Ничего не поделаешь! сказал Хрущёв. Хоть брось!
Они нашли уже четырёх священников, которые легко соглашались венчать тётушку с племянником, при вознаграждении в две и в три тысячи рублей, но когда они узнавали, что дело идёт о княжне Лубянской, то отказывались наотрез.
Этот вельможа до царицы дойдёт и обе столицы на ноги поставит! был один ответ. С ним не шути! Мало расстригут, а и в Сибирь угодишь!
Наконец, однажды, когда Хрущёв, окончательно смущённый неудачей, предлагал другу венчаться за пределами Московской губернии явился на выручку тот же Прохор Ахмет. Он предложил поехать господам по Калужской дороге в село Лычково. Там был священник девяноста, лет от роду и давно на покое, но временно, по болезни местного священника, справлявший требы.
Ему всё равно, одна нога в гробу! решил Ахмет. Деньги отдаст детям, а сам, как начнут судить возьмёт да и помрёт.
Хрущёв в тот же день выехал в Лычково, а на утро привёз ответ, что всё улажено. Священник согласился, размыслив точь-в-точь так, как предполагал Ахмет.
Главное дело теперь, сказал Хрущёв, надо мне ещё поразузнать, что могут с вами сделать за это. Засадят, ли вас в монастыри. Да и мне что за это будет. Если и меня припрут дело плохое. Мне надо оставаться на воле, ради вас же, чтоб вас по очереди выкрасть опять и снарядить к хану или султану.
Борщёв мог за эти слова только расцеловать друга со слезами на глазах.
Ещё два дня рыскал Хрущёв по городу, перебывал у многих духовных лиц, которых не мало приехало на коронацию, побывал даже у одного архиерея из Киева, и в результате своих совещаний со всеми на счёт брака таких родственников как Борис и Анюта добыл сведения всё те же.
Если родители простят брачущихся, то никто не вступится по всей строгости законов, разве только под церковное покаяние на два года отдадут обоих, у себя же в вотчине, к местному священнику. А если вступятся родные, доведут дело до синода, до царицы, которая, говорят, строгая-престрогая тогда всё может быть. Разведут и засадят обоих в монастыри.
Стало и впрямь у крымского хана при дворе кончите свои земные приключения! сшутил печально Хрущёв, который не мог и в грустные минуты отделаться от привычки к прибауткам.
Оставалось последнее: иметь в распоряженьи лихую тройку и бричку. Экипаж Хрущёв достал тотчас и поставил у себя на дворе, к удивлению старухи Основской, что племянник был всегда степенный, а тут вдруг стал деньги тратить на ненужные предметы.
Продай назад. Я тебе свою берлину подарю.
Да, ей, тётушка, сто лет. Она развалится на первой версте. Мне надо лёгкую бричку, чтобы сказать можно было.
Куда? Зачем скакать?
Всюду, куда вздумается.
Поскачешь, шею сломишь.
В вашей-то берлине непременно, и даже в двух местах сломищь, отшучивался Хрущёв.
Тройку лошадей разыскал Ахмет напрокат, на один, день. При этом он, к удивлению Хрущёва, а отчасти и Борщёва, стал проситься участвовать в самокрутке молодого барина и заменить кучера.
Да ведь тебя князь в Сибирь сошлёт. Что ты? Ты его крепостной, хоть и татарин.
Пускай. Я хочу послужить! твёрдо стоял на своём татарин.
Устроив всё что нужно было, даже сделав кой-какие покупки Хрущёв занялся отыскиваньем квартиры для молодых после венца, предполагая, что князь прогонит их со двора, когда они приедут с повинной. Вскоре он объявил, что квартира есть и готова, но не сказал где её нашёл.
Теперь оставалось обсудить серьёзно как и когда бежать княжне и как её выкрасть.
Оказалось, конечно, что княжне выйти одной из дому было невозможно. Выехать с Солёнушкой и бежать, бросив мамку, она отказалась наотрез, боясь, что отец обратит на татарку весь свой гнев. Да и сама Ногайская татарка показывала менее самоотверженья, чем Ахмет. Она подбивала Анюту бежать одной, а себя не предлагала в жертву.
Поневоле решено было, что княжна выйдет одна, пешком и ночью, и минует только сторожей на дворе при помощи того же Ахмета.
Приходилось поэтому и венчаться ночью, а поутру быть, в Москве. Так находил более удобным и священник села Лычкова.
В этом деле подробностей самого побега татарин явился советником и было решено, что если понадобится бежать рано вечером, а не ночью, то будет так, как он придумал, а не так, как хотел Хрущёв. Ахмет заявил, что коли нужно, можно бежать и в сумерки.