И князь прибавил решительно и глухо:
Захочет в Питере жениться... тогда за него всякая пойдёт.
И сердце замерло в Анюте...
Надо скорее его женить! Чтобы покончить всё! Поэтому, надо скорее сделать его богатым!.. А то трудно в Питере жениться, будучи бедным.
Княжна изменилась в лице, но отец сделал вид, что ничего не замечает и, поцеловав её, пошёл спать.
"Пускай! подумала Анюта. Он всё-таки не женится ни на ком, будем ждать и ждать! Чего? Смерти отца!"
И эта мысль, что только смерть отца сделает её счастье возможным была полна горечи и скорби. Но что же делать? Другого исхода нет!
XXII
Борис с странным чувством радости и любопытства, смешанными вместе, встретился с матерью и с сестрой. Служба в Петербурге принесла отчуждение от близких родных. Сержанту было неловко, совестно; а чего? он сам не знал.
Вдоволь нацеловавшись, наплакавшись от радости и раз десять перекрестив сына, Настасья Григорьевна посадила его пред собой, а дочь около себя.
Сиди, Борюшка. Дай мне всего тебя разглядеть. Ты тоже гляди, Агаша, приказала она.
Агаша обрадовалась, что "братец-солдат» совсем не страшный, да на неё самое похож удивительно.
Господи! Кабы был жив родитель твой! снова заплакала Борщёва. Кабы он видел, какого я ему молодца родила. А то всё бывало хаял тебя... Зайдёт об тебе речь, бывало, вечером, особливо зимой, и начнёт перебирать. И ростом-то ты будешь мал, и с виду худопарый, и ноги-то журавлиные у тебя, и голос-то фистула... И разумом не скоробогатый!
Борис начал наконец смеяться добродушно, но на душе было как-то грустно. Он, встретив мать и сестру, будто потерял ту мать и ту сестру, о которых часто думал в Петербурге. Это были не те, а другие! И тех он будто любил больше.
Да, Борюшка, много я, бывало, злюся на покойника. И зачнём мы из-за тебя браниться промеж себя, говорила Борщёва.
Да, ведь, это родитель верно в шутку так сказывал! заметил Борис.
Вестимо. Да я-то всё-таки злюся так, что нутро пухнет.
И пока Настасья Григовьевна подробно передавала сыну свои беседы и ссоры с покойным отцом Борис всё глядел на мать и ему становилось всё грустнее. Это неожиданное и отчасти непонятное чувство, коснувшееся вдруг его доброго, прямого и честного сердца, тяготило его. Он чувствовал себя без вины виноватым, он поневоле судил и осуждал родную мать. Ему ясно было, что пред ним сидит деревенская барыня-помещица, глуповатая, по виду из мелких дворянок, к тому же словоохотливая, попросту "болтушка", а в её речи все такие слова попадаются, каких барыни в Петербурге не говорят, разве от прислуги услышишь. От Анюты таких слов тоже не услышишь. А ведь эта женщина самое близкое для него существо.
И Борису стало досадно на самого себя.
"Или я в Питере, да в гвардии, приобык к другому обхожденью, или матушка уж очень зажилась в деревне. И я же виноват, что не побывал ни разу и не вывез её хоть в Москву."
Но от этого объяснения было не легче. Приходилось сознаться, что он, хотя всегда нетерпеливо ждал дня, когда увидится с матерью, а всё-таки теперь ему радости мало. И теперь ясно, что у него одно дорогое существо на свете было и осталось. Не будь её, Анюты, то он совсем бы сиротой был.
И в сотый раз оглядев мать, Борис обращал взгляд на сестру. Сходство между ними и он заметил сразу.
Сестра, красивая, с свеженьким личиком и весёлыми глазами произвела на него хорошее впечатленье. Но он спрашивал себя: может ли он крепко полюбить эту сестру? И скоро ли он её так полюбит?
И ответа себе Борис, пока, дать ещё не мог!
Ну, говори, говори... Щенок! ласково начала Настасья Григорьевна. Сказывай мне, когда ваши енералы тебя офицером нарядят.
Обещают, матушка. Может скоро...
Теперь, при этой карнавации?..
Коронации... Да! поправил Борис мать уже в третий раз после встречи.
А теперь что ты будешь? Ведь не солдат, не рядовой?
Теперь сержант. Давно уж из капралов вышел.
Мудрёные всё слова. А от кого зависит? От новой царицы зависит, чтобы повысили?
Больше зависит от Григорья Орлова. Мне ведь не в очередь, а в виде награды надо просить.
Ты бы ему калым дал.
Что?
Калым бы ему дал... Ну супрею что ли, объяснила Борщёва.
Что такое, матушка. Я ни того, ни другого не пойму.
Ну, поднёс бы ему. Я денег с собой пять тысяч захватила. Я тебе уделю из них две, либо три тысячи карбованцев.
Ты с ними ему и поклонись. Дело-то и выгорит.
Борис так искренно и громко рассмеялся, что и на Агашу поневоле заразительно подействовал смех брата. Она начала тоже весело смеяться, не зная чему.
Чего вы это горло-то дерёте! удивилась и отчасти обиделась Настасья Григорьевна. Яйца курицу не учат!
Да как же, матушка. Смешно! Да у Орлова теперь при каждом выезде со двора в карету кладут, поди, до тысячи рублей про всякий случай. Польстится он на наши три тысячи!!
А боле того, скажи, не можешь. По одёжке, голубчик, скажи, даю. Чем богат, тем и рад.
Он меня и турнёт. Велит под арест посадить.
Куда?
Под арест отправить за дерзость!
Подарешь? Какой подарешь? Не пойму я тебя. Совсем ты русскую речь позабыл, вздохнула мать. Всё ты такие слова говоришь, каких ни от кого не услышишь. Не то диво, не то срам. Якобы ты не наш православный, а нехристь какой.