Нет у меня секретов от Асхи, госпожа моя, и вы правы в том, что познал я немалую скорбь за долгую жизнь свою, но не могу ей предаваться, ибо ограничено мое время, а свершить нужно многое. Как только призовет меня многоликая, сей же момент я покину мир по ее воле, но до той поры выполню все, чего она желает. Не стремлюсь я прилепляться к остаткам жизни, ибо я лишь орудие Асхи.
Вот оно что Ты желаешь смерти, лорд Арантир?
Не могу я желать или не желать, матушка, сие не моя воля, но Асхи. Жизнь моя была полезна ей, и я хочу, чтобы так же завершилась она, но не питаю иллюзий. Вряд ли я вернусь, Геральда, и ведаю об этом.
Напророчили тебе? Не всегда исполняются пророчества, лорд Арантир. Ты сам стремишься к смерти, ибо говоришь о себе, как о прошлом; она возлюбила тебя, и ты тянешься к ней, но то твоя воля страстно желать объятий Асхи, лишь бы, перед тем как вкусить ее любви во всей полноте, не пострадал ты жестоко. Видел ли ты живых, переломавших кости свои? Помнишь, что бывает с ними? Одни все
время стонут да плачут, пока не исцелятся их язвы, другие же мало чувствуют боли, молчат, но когда снимают с них, выздоравливающих, повязки, испытывают они порой страшные муки и от калечества своего, и от долгого заживления ран, и от памяти о случившемся, и всё в единый миг. Слышал ли ты их отчаянные крики? Иных приходится спасать заново, и я не хочу, мой мальчик, чтобы такое произошло с тобой.
На все воля Асхи, добрая моя Геральда. Не моя судьба сейчас важна, но судьба мира. Впрочем, благодарю вас за заботу обо мне и поступлю, если успею, как советуете.
Не успеешь, владыка, печально сказала Геральда. Не думаешь ты о себе и пожнешь горькую жатву. Пойду, если позволишь, не могу более смотреть на тебя, зная, что вижу в последний раз.
Благословите меня, матушка. И прошу, не забудьте просьбы моей.
Все исполню, как велишь, мальчик мой, с этими словами наставница даровала мне благословение. Притянув меня к себе за виски, коснулась она моего лба сомкнутыми ледяными устами, словно сама смерть поцеловала меня. Сверши предначертанное без колебаний, возлюбленный Асхи.
Прощайте, драгоценная моя Геральда. Берегите себя. Асха все обращает на пользу.
Прощай, лорд Арантир, наставница круто повернулась и вышла из покоев моих. Я слышал, как она замедлила шаг, словно не желала уходить, но потом передумала и почти побежала, удаляясь от меня так быстро, как только могла.
Только тогда я окончательно осознал, что уже не вернусь.
* * *
Долгим был путь в земли магов. Отбыл я налегке и войско с собою вел невеликое, да и наемников было в нем больше, чем истинно преданных бойцов; по чести сказать, не ставил я непременной целью захватить Стоунхелм. Не нужен был мне чужой и прогнивший до основания город, я надеялся на иное на то, что, занятый укреплением и обороной стен своих, оставит Менелаг на время поиски Черепа, и это позволит мне опередить нечестивого колдуна. Если бы я нашел реликвию первым, прочее было бы неважно, осталось бы мне только проникнуть под прикрытием штурма в некрополь. Трудно пришлось бы мне без кристалла Шантири, однако я не сомневался в своей силе и в помощи Асхи. Следовало лишь услужливо известить Менелага о намерении взять его город, оттого и шел я, не скрываясь, не таясь во время привалов. Я запретил под угрозою смерти причинять вред жителям попадавшихся на пути поселений, но ощущал определенное довольство, когда путники, встречающие наше мрачное воинство, с воплями обращались в бегство, а наемники пугали деревенских девушек, рассказывая им обо мне небылицы: чем больше меня опасались, тем быстрее весть о нашем походе должна была долететь до Стоунхелма.
Был и иной смысл в моем решении не прятать намерения свои. Никогда не приносил я ранее столь великих жертв. Я готов был исполнить свой долг во имя Асхи, но в глубине души испытывал сомнения. Не был я совершенно уверен в том, что правильным будет оборвать жизни, в том числе едва начавшиеся, не дать стольким творениям великой богини пройти свой путь до конца, пусть и во имя благого дела. Впрочем, я понимал, что нет у меня выбора и что если бы не было угодно сие заступнице моей, то даже на мгновение она не позволила бы мне приблизиться к стенам города. Следовательно, одобряла Асха замыслы наши, я должен был попасть туда, и колебания надлежало отбросить. Да и что бы я был за вождь, если бы сам боялся испачкать руки и пурпур одежд своих кровью, а от других того требовал? Нет, если кто и должен был выпить сию горькую чашу, то только я один, дабы другие остались невиновны в гибели душ Стоунхелма. Так я смирял и наставлял сам себя и нашел выход из затруднительного положения. Открылся я с умыслом: если в городе остались те, кто обладает чистым духом и здравым рассудком, то примут меры и позаботятся заблаговременно о спасении самих себя и ближних своих; благоразумные мужи уведут сыновей и престарелых родителей, любящие матери унесут младенцев, найдут они на время приют в деревнях и иных городах, ведь я не демон и не собираюсь сеять вокруг себя разрушение, так я надеялся. Те же, кто останется, думал я, пусть примут судьбу свою, ибо это значит, что они на сие согласны. Не испытывал я сострадания к глупцам, коим жаль припасов и домашней утвари, но не жаль жен и детей своих. Погибнув, эти немногие души подарили бы дальнейшую жизнь всем прочим, и Асха была согласна пожертвовать малым числом созданий, дабы сохранить остальных.