Я попыталась объяснить ему про язву, но мой язык подводил меня. Я путалась, использовала неправильные слова, жестикулировала так отчаянно, что, наверное, выглядела безумной.
Внутри... живот... дыра растет. Мед... закрывает. Капуста... помогает расти новому.
Он смотрел на меня с сомнением. Брови сошлись на переносице.
Если он умрет?
Тогда... я не знала достаточно. Но если не пробовать умрет точно.
На четвертый день к Эйнару присоединился еще один больной. Старый раб, которого звали Торм. Его привели два других раба сам он едва шел, согнувшись в три погибели. Те же симптомы боль в животе, рвота с кровью. Но у него было что-то еще желтоватый оттенок кожи, который я заметила при дневном свете.
Я попыталась лечить его так же. Но Торм был слабее, старше. Его руки дрожали, когда он пытался держать чашу с медовой водой. Рёбра проступали под кожей как прутья корзины. И что важнее он не хотел жить. Я видела это в его глазах усталость, безразличие. Потухший взгляд человека, который уже сдался.
Зачем? спросил он меня тихо, пока я поила его медовой водой. Голос был слабым, как шелест сухих листьев. Зачем жить рабом? Лучше... умереть.
Жить... всегда лучше, попыталась убедить я.
Он покачал головой. Движение было почти незаметным, но я поняла.
К утру пятого дня Торм умер. Тихо, во сне. Я обнаружила его на рассвете тело уже остыло, глаза были полуоткрыты, смотрели в никуда. Может, язва пробила стенку желудка. Может, сердце не выдержало. Может,
он просто сдался.
Я сидела рядом с его телом на холодном земляном полу, чувствуя провал. Горечь поднималась в горле. Первая смерть, которую я не смогла предотвратить.
Не твоя вина, сказала Милава, присев рядом. Она положила руку мне на плечо осторожно, словно боялась спугнуть. Он был стар. И раб. Боги забрали его.
Но Эйнар... Эйнар встал в то же утро. Медленно, держась за стену, но встал. Лицо всё еще бледное, под глазами темные круги, но в глазах появился блеск жизни. Съел жидкую овсянку, которую я приготовила жидкую как вода, с каплей меда и удержал её.
Всё еще больно, признался он, прижимая руку к животу. И слаб я как младенец. Но... живой.
Будешь слабым... долго, предупредила я, подбирая слова. Живот... должен зажить. Месяц, может два. Никакой битвы.
Воин, который не может сражаться, горько усмехнулся он. Уголки губ опустились, делая его лицо еще более изможденным. Лучше б умер.
Нет. Живой воин, даже слабый... лучше мертвого.
И тут начался шторм.
Я проснулась от воя ветра. Он бил в стены длинного дома, словно тысяча разъяренных духов пыталась проломиться внутрь. Солома с крыши летела во все стороны, доски скрипели и стонали. Такой бури давно не было даже старожилы удивлялись, крестясь и шепча молитвы Тору.
Твоя буря, прошептала Милава со страхом. Её лицо в свете масляной лампы было белым как мел.
К полудню пришли вести о Торкеле. Гонец ворвался в зал, весь мокрый от дождя и морской воды. Вода стекала с его плаща, образуя лужи на земляном полу. Три корабля пропали. Разбились о скалы у северного мыса, когда пытались выйти в море против воли ярла.
Рагнар созвал всех в зал. Люди собирались медленно, пробираясь сквозь ветер и дождь. Я стояла у стены, прижавшись спиной к холодному дереву, понимая примерно половину из того, что говорилось. Но когда он позвал меня голос прорезал гул толпы как меч я поняла.
Прошла через зал. Каждый шаг отдавался эхом в тишине. Соломенное покрытие шуршало под ногами. Воины смотрели кто со страхом, прижимая руку к амулету Тора на груди, кто с недоверием, хмуря брови. Один молодой, с жидкой бородкой сплюнул мне под ноги. Плевок попал на край платья.
Ведьма, прошипел он. Слово прозвучало как проклятие.
Рагнар стоял у своего резного кресла, но не садился. В руке он держал кубок с элем. Говорил громко и медленно специально, чтобы я поняла. Каждое слово было взвешено:
Она сказала буря. Буря пришла. Она лечила Эйнара. Эйнар жив. Что скажете?
Но Торм умер! крикнул кто-то из задних рядов. Я не видела лица в полумраке. Она не спасла его!
Торм был стар, ответил Эйнар, поднимаясь с лавки. Движение далось ему с трудом, он покачнулся. Держался за стену одной рукой, другой прижимал живот. Ноги дрожали как у новорожденного жеребенка. И я... я не здоров. Всё еще слаб как дитя. Её лечение... оно не чудо. Но я жив. Это больше, чем дал бы мне Ингвар.
Колдовство! настаивал тот же голос. Теперь к нему присоединились другие, зашептались, загудели как потревоженный улей.
Может быть, кивнул Рагнар. Он сделал глоток эля, вытер пену с усов тыльной стороной ладони. А может знание. Она остается. Будет моей провидицей. Но пока... Аса, он впервые назвал меня этим именем. Оно прозвучало странно, чужеродно, но в то же время правильно. Аса будет учить тому, что знает. Если кто-то против вызывайте меня на хольмганг.
Тишина. Только ветер выл за стенами да потрескивали факелы. Никто не вызвал.
После собрания несколько воинов подошли ко мне. Осторожно, озираясь, чтобы другие не видели. Просили полечить у кого рана гноится, показывая красные полосы, ползущие вверх по руке, у кого живот болит после вчерашней попойки. Но большинство смотрели с подозрением, отворачивались, когда я проходила мимо.