Борисыч, я понимаю что этих, Золотарев кивнул в сторону солдат, не удержишь в рамках. Да кто здесь, простите, в рамках. Но надо же аккуратней. Мне неудобно говорить ты уж намекни, чтобы нулевкой по стволам прошли. Ну, так, на всякий случай. Я обязан провести расследование экспертизу, баллистику.
Юр, это даже не мои бойцы, с центральной комендатуры, Филина.
Филин сдаст их сразу, ты же знаешь. Военная прокуратура не станет возиться как я. Посадят бедолаг. Жаль.
Ладно. Только ты уводи главу. Солдаты дурные сейчас. Я своих саперов после подрыва не трогаю пару дней. Пьют. А что я могу сделать? Они на убой идут добровольно. Так вроде и не задумываешься, а жахнет
За рынком запылило сильно, из облака вырвался на проспект УАЗик, шустро покатился вначале, но притормозил и остановился сразу за вороньим перекрестком. Из машины вышел высокого роста военный. Лица было не разобрать, но Колмогоров узнал сразу.
Филин Юрий Андреич, спасибо еще раз. Я поехал, не хочу с Володькой пересекаться. Сейчас тут разборки начнутся. Кстати, саперы из централки от Филина ко мне бегут. А я возьму, у меня некомплект.
Военная колонна та, которую обогнал комендант Колмогоров на Минутке как рвануло, так и стала сразу за Романовским мостом у блокпоста.
Дорогой ловил себя на мысли Иван, что, может быть, зря это он не к добру снова забрался в эту коловерть.
Машину мотает по дороге.
Иван среди остальных толчется.
Ехать неудобно как жеребцы в лошадиной перевозке подкидывает на кочках. Народ друг за друга, за острые края хватаются. Иван голову высунул наружу смотрит по сторонам. По обочинам дороги вставал мертвыми развалинами черный город; тощая, похожая на шакала собака шмыгнула под дырявые в пулевую пробоину ворота; вороны вскинулись разлетелись, как осколки от разорвавшегося фугаса.
Конечно зря.
Но Ленчик Эх, пацан, что ж ты так вот резанул по живому? И не озлобишься на тебя. Ведь все верно сказал чужой он, Иван, чужой, как лебедасорняк на клубничной грядке. Вырви и выброси. Все одно теперь. Все едино.
Когда хлопнуло вдалеке, машина, в которой ехал Иван, задрожала, дернулась. Народ повалился, забарахтались кучей. Взревели моторы. Под мост скатилась колонна в тоннель, темно, жутко. Кхыкает народ с боков, сопят. Выбрались, слава богу, изпод моста и прямо у блока, где менты в серых шуршунах суетятся, стали.
Машина Иванова заглохла. Иван видит через борт, он вперед к кабине пробрался, водитель вылез и капот поднял. Там, вдалеке автоматы застрекотали, пулемет длинно, протяжно загавкал. У колеса трое в сером месятся. Один присел на колено и в рацию кричит:
Волга, прием, Волга! Подрыв гдето на Победе. Тут колонна
Двое других в небо автоматами тычут. Квакает рация в ответ:
«Понял, принял», и вдруг сквозь шип и треск, как будто прямо из адова пламени, захрипело: «Аллау хуу, алаа баар сабакк!»
Иван Савву в бок тычет:
Слышь, чурка, базарят как ты.
Савва под конопляным кайфом, ему теперь все побелому. Мент сдвинул шлем со лба, чтото подкрутил в рации.
Колян, Колян, слышал, эти суки на боевом матюгаются. Ща я им, и в рацию чуть не губами ее облизывает, слюной брызжет: Я твою маму
Резат буду, рюсский! из рации хрипы в ответ.
Мент сообразительным оказался выдумщик.
Ты знаешь, зверь, почему у вас горы неровные?.. Когда всю вашу имел, они ногами дергали.
В точку попал омоновец.
«Сабаккаа!» застонала рация.
Минут тридцать простояли. Смешки за спиной. Иван обернулся. Повеселел народ. Хорохорятся. Костя с Витьком носы изза борта с опаской высовывают.
Крикнули впереди, через минуту и тронулись.
Иван смотрит вокруг и чудно ему. Война. А вроде и не война, так суматоха: вон, менты перегавкались с бабаями, и как мыши в норы свои бетонные. «Неа менты не вояки, не вояки точно», вспомнил Иван лейтенанта Рому Перевезенцева со Старых Промыслов. Подумал, а что если по ним влупят. Их же набили в кунги по тридцать голов, одной пулеметной очереди на всех и хватит. Или из РПГ выстрел тогда аминь героям.
Ревут моторы.
Пошла колонна.
Проехали мост через Сунжу, подползли к вороньему перекрестку.
Медленно катятся. Тревожно Ивану. На перекрестке глаза недобрые, черный люд на рынке. «Чужие, чужие, стучит у Ивана в висках. Они чужие. А кто я?»
Плывет колонна.
Сбоку от Ивана дядька морщинистый
сказал Духанину, чтобы тот собрал офицеров, мельком глянул в тяжелое оплывшее лицо Полежаева.
В своем кабинете он уселся за стол и стал чтото чиркать в блокноте.
Луч из окна жирной биссектрисой разделил стол на две половинки.
Комендант рассеянно проследил взглядом по лучу и уставился в желтоватомутное оконное стекло, наполовину заложенное мешками с песком. Так и сидел, пока вошедший незаметно Тимоха, не отвлек его.
Стучаться забыл? недовольно буркнул Колмогоров.
Виноват, тащпо стучался.
Тимоха услужливо поставил перед комендантом стакан с крутым кипятком, блюдце с хлебом, кусочком масла и так же бесшумно вышел.
Колмогоров заварил из пакетика, бросил кубик сахара. Задумался, уставившись в пустую стену напротив, зазвенел ложкой в стакане: «Светка, Светка И чего вас, баб, несет на войну? Ну, брякнул по пьянке. Язык мой»