Перевелась Лорка в другой госпиталь, чтобы ближе к дому. По семейным. Больше ничего не знаю. Ходят тут и кокетливо: женихи!
В день Иванова рождения ему торжественно объявили, что уколы закончились, лечение его идет к концу, и к майским чтоб собирался он на выписку. Иван же задумал, перед тем как уехать, найти все же Лору и объясниться, потому что душа его теперь тянется к ней.
Иван решил твердо.
Он бродил по парку, останавливался под тополем и думал, что дома его ждут родители, сестры, пасека с пчелами, баня, Болота старший. Свобода! Но странное дело Лариса оказывалась не на первом месте в его мыслях: вдруг вспоминал Иван о ней, сердился на себя, закрывал глаза и представлял рыжие ее кудри, но мысли его снова ускользали туда, куда неудержимо стремилось теперь Иваново сердце, рвалась измученная мытарствами и страданиями душа. Домой. Туда, где теплыми ночами одинокая луна лобзалась бессовестно с кочевыми облаками, где дрожал над степью истомленный жарою воздух, где ждала его новая старая жизнь.
День рождения отмечали чаем со сгущенкой. В палату набился народ с отделения. Кто Ивану тельник подарил три штуки на тумбочке лежат, кто патрон отполированный, кто так пришел с распростертыми объятьями.
Тащись, братан!
Серьезный возраст
Надьку с Викой зовите! А чего
Ща как дам по шее. Будешь еще лапать!
Ой, телефон звонит. Ой, а вдруг старшая?
Девчонкисестрички накрывают на стол. Хохочут. Шикают друг на друга, на синие пижамы перебудите весь госпиталь! Скользят сквозь мужские руки. Кому досталось уже по шее. Да кто обидится? Сначала по шее, потом в обнимку в укромном уголке
Ксендзов громче всех орет:
Гляньте, во!..
Подушку свою откинул. Там «батарея» водка с пивом.
Чего бы без меня! Буча, мама не горюй, я реп сочинил. Хочешь почитаю? Нам посвящается.
Кому нам? Иван не в настроении. Все понимают, отчего происходят его переживания. Дела сердечные, кто ж от них остается в стороне.
Госпитальным, вот кому.
Но ктото уже потянул изпод подушки бутылек. Откупорив, разлили. За первой в Иванову честь, сразу по второй, а там Примолк Ксендзов. Поднялись с коек лежачие, кто на сколько мог. И выпили третий. Водки не много было каждому досталось по грамульке. Выпил каждый свою грамульку с одною мыслью: «За вас, пацаны». Погрустили положенное. И дальше по пиву, чтобы «за нас третью не пили», чтоб «свои не обстреляли» и за всякие другие фронтовые суеверия.
Принесли гитару. Витюша оказался умельцем до всяких песен. Прошелся по аккордам: сначала «Батянюкомбата», «Кукушку» афганскую.
Отпели.
Но вдруг прижал Витюша струны, задумался, а потом сразу и затянул густым
не громким, но красивым голосом:
«Отговриила роща золотаая березовым веселым языком. И журавли печально пролетаая уж не жалеют больше не о чем И журавлии»
Подхватили «синие пижамы» Надюшу с Викой и закружились с ними по палате. Неумело закружились, растопырив гипсы, скосившись на стороны кривым и забинтованным.
Придумайте, умники гламурные, чтонибудь, что было бы проще и понятней этой банальности! Да не придумать такое креативным мышлением. За креатив платят большие деньги, за банальность эту госпитальную всю жизнь, душу без остатка, до капельки выложишь. В банальности смысл в каждодневном ожидании простой человеческой радости, что называлось спокон веку добром и любовью.
У Ксендзова гдето, наверное, краник был, он пьяней всех, хоть и пил вровень. Надюшу с Викой щиплет, те визжат. Он кудато пропадал минут на пятнадцать, возвращался и стоял в дверях, пошатывался.
Пробрала маленького сапера икота. Иван ухмылку прячет в уголках губ. Ксендзов машет на Витюшу:
Витюикша, завязывай. Пацаны, ща будет рэп.
Ууууу! загудели.
Чмо рэп!
К нигерам в Гарлем
Ксендз, давай нашу! «Саперы всегда впереди в наступленьии»
Ксендзов гитару у Витюши отобрал и поднял над головой.
А я говорю, ща будет рэп. Посвящается Буче, то есть Ивану Знамову, он бросил гитару на койку, жалобно звякнули струны, и всем нам. Госпитальный рэп! Музыка рабочих кварталов, торжественно объявил Ксендзов и нажал кнопку на своем плеере.
Под хриплый «думдумдум» Ксендзов стал изгибаться, дрыгаться и выделывать растопыренными пальцами энергичные движения. Он читал свой рэп, прыгал как сумасшедший, тыкал себя в грудь и в лоб. Такая это была божба по Ксендзовски:
«Мы раненые солдаты, мы не больные волки! Волки на минных полях подохли. Мы саперы и мы снайпера, десантуре, пехоте ура! Думдум Волчьи ворота закрылись не сами, мы теперь обрастем усами. Хопхлоп Мы пошлем на три буквы зверей. Тяжелые сау ау, ау! Не жалей бей зверей! Мы батальон раненых парней. И это наш госпитальный рээп! Рэп, рэп»
Захлопали в такт кривляниям Ксендзова, задвигались: костякамикулачинами буравят воздух, челюсти сжали до скрипа зубного; раскачиваются раненые плечо в плечо в обнимку. Не остановить теперь маленького сапера:
«Дембеля и душары, говорите с нами. Лейтенанты, комбаты, мы пьем за погоны, за устав, за то, что русский солдат будет прав!»
«Прав, прав» повторяет про себя Иван.
«Пусть дрожит душман, по горам бродит, ищет свой склеп. Это наш госпитальный рэээп!!»