Ты сказал, что с пролеткой, сказал я. А вдруг ты забудешь мне заплатить, ускачешь и не вернешься, а мы пока уедем. Помнишь, как еще тогда летом миссис Такер была один раз нездоровая, и ты не стал мне никель платить, сказал, что ты же не виноват, что она нездоровая.
Тогда дядя Родни потихоньку здорово заругался из-за ставни и потом сказал:
Слушай. У меня сейчас нет двадцати четвертаков. У меня и одного-то четвертака нет. Вот выберусь отсюда, покончу с этим делом, только тогда и будут. А чтоб мне с этим делом нынче покончить, надо, чтоб ты свое спроворил. Понял? Ты вперед, а я за тобой. Никуда я от тебя не денусь, буду ждать на углу в пролетке. Ну, давай, пошел. Быстро!
V
Ну, сказал дядя Родни, значит, как окошко откроется, скажешь: «Он будет на углу через десять минут. Забирай все драгоценности». Скажешь, а кому не твое дело. Тебе и знать не надо, кто там есть. Вообще ты этого дома не видал. Понял?
Так точно, сэр, сказал я, а потом ты мне заплатишь мои
Да! сказал он и ругнулся. Да! Пошел! Быстро!
Ну, я вылез, пролетка уехала, и я пошел по улице обратно. Дом был весь темный, одно окошко горело, в общем, он самый, и два дерева рядом. Я прошел через двор, отсчитал три окошка и только собрался кинуть песком, как из-за угла выскочила какая-то леди и сцапала меня. Что-то такое она говорила, не разобрать что, да и где ж было разбирать, когда из-за другого куста выскочил какой-то дядька и сгреб нас обоих. Меня что, а ее, видно, прямо за рот схватил, она сразу стала хлюпать и билась руками и ногами.
Так, малыш? сказал он. В чем дело? Это тебя ждут?
Я для дяди Родни работаю, сказал я.
Значит, тебя и ждут, сказал он. Леди прямо жутко билась и хлюпала, а он ей все равно зажимал рот. Правильно. В чем дело?
Вообще-то я не припомню, чтоб дядя Родни делал дела с мужчинами, но раз он стал работать в Давильной компании, так, может, пришлось. Опять же он сам мне сказал, что я их тут никого не знаю, про это небось и говорил.
Он сказал быть на углу через десять минут, сказал я. И забрать все драгоценности. Это он сказал мне два раза повторить. Забери все драгоценности.
Леди билась, как полоумная, и хлюпала-заходилась, и он меня, наверно, затем и выпустил, чтоб держать ее обеими руками.
Забери все драгоценности, сказал он, ухватив теперь леди обеими руками. Неплохо придумано. Здорово. Это он правильно тебе сказал, чтоб ты повторил два раза. Ладно. Иди обратно на угол, подожди его там, а подъедет скажешь: «Она говорит, приходи, помоги нести». Это ты ему тоже два раза повтори. Понял?
И я тогда получу двадцать четвертаков, сказал я.
Всего-то двадцать четвертаков? сказал тот дядька, а леди не выпускал. Это всего-то тебе и обещано? Это пустяки. Ты ему тогда скажи еще: «Она говорит, чтоб ты дал мне что-нибудь из драгоценностей». Понял?
Зачем, мне бы мои двадцать четвертаков, сказал я.
Потом они с леди опять куда-то делись за кусты, а я пошел себе обратно на угол и опять посмотрел на римские свечи и ракеты из города, послушал, как шутихи хлопают, а тут и пролетка вернулась, и дядя Родни снова зашептал сквозь занавески, вроде как раньше из-за досок на Мэндином окне.
Ну? сказал он.
Она говорит, приходи, помоги нести, сказал я.
Что? сказал дядя Родни. Он дома, она не сказала?
Никак нет, сэр. Она сказала, что приходи, помоги нести. И чтоб я два раза повторил. Потом я сказал: а где мои двадцать четвертаков? потому что он уже выпрыгнул из пролетки и скакнул с дорожки в темень, под кусты. Я тоже пошел под кусты и сказал: Ты сказал, что дашь мне
Хорошо, хорошо! сказал дядя Родни. Он чуть не на карачках под кустами пробирался; я слышал, как он дышит. Завтра получишь. Завтра получишь тридцать четвертаков. А пока что катись к дьяволу домой. И если они побывали у Мэнди в домике, то ты про меня ничего не знаешь. Беги отсюда. Быстро!
Мне бы лучше сегодня мои двадцать, сказал я.
Он быстро-быстро пробирался под кустами, а я от него не отставал, он тогда назад крутнулся, чуть меня не схватил. Только я вовремя отскочил из кустов; он остался на месте и ну меня крыть, потом нагнулся, и я смотрю палку поднял, я повернулся и бежать. А он дальше заторопился, и все жался к кустам, а я тогда пошел, встал у пролетки, потому что мы на другой день после Рождества уедем в Джефферсон, и если дядя Родни до тех пор не обернется, я его раньше лета не увижу, а он тогда небось будет делать дела с другой уже леди, и плакали мои двадцать четвертаков, как тот никель, когда миссис Такер была нездоровая. Ну, я и стал ждать у пролетки, смотрел на ракеты и римские свечи и слушал, как в городе шутихи хлопают, только уж теперь было поздно, наверно, все магазины закрыты, и дедушке подарка не купишь, даже если дядя Родни вернется и отдаст мне мои двадцать четвертаков. Стою себе, слушаю шутихи и думаю, а может, мне сказать завтра дедушке, что я ему хотел купить подарок, может, он мне все-таки даст пятнадцать центов заместо десяти, и тут вдруг как начали хлопать шутихи у самого дома, куда дядя Родни пошел. Одну за другой пять шарахнули, и снова тихо, а я подумал, ну, сейчас выдадут, наверно, ракеты, а может, и римские свечи. Нет, не выдали. Хлопнули разом пять шутих, и все. Я стал дальше ждать у пролетки, а потом народ кругом из домов посыпал и давай чего-то кричать; смотрю, а все бегут к дому, куда дядя Родни пошел, а какой-то выскочил оттуда со двора и побежал по улице в дедушкину сторону, я даже подумал сперва, что это дядя Родни пролетку забыл, потом вижу не он.