Она сделала вид, что не замечает, как при одном лишь упоминании имени сенатора Рэндольфа Женевьева слегка вздрогнула и еще ниже опустила свои длинные золотистые ресницы, а ее пальцы еще сильнее, до побелевших костяшек, стиснули многострадальную вышитую сумочку. Слухи о том, что Николас каким-то, пусть и самым косвенным, образом был причастен к громкому разоблачению этого бесчестного сенатора, уже успели просочиться в самые респектабельные гостиные Бостона, и леди Маргарет прилагала поистине нечеловеческие усилия, чтобы эти грязные сплетни не бросили даже малейшей тени на безупречную, как ей хотелось верить, репутацию ее сына и, что было еще важнее, не повредили его предстоящему, такому важному для обеих семей, браку с представительницей одной из самых богатых и влиятельных фамилий Новой Англии.
Но я совершенно уверена, дорогая моя, продолжала она уже более твердым, почти приказным тоном, в котором, однако, внимательное ухо могло бы уловить и едва заметные нотки материнской нежности, обращенной к будущей невестке, к той, что должна была стать опорой ее сыну, что ваша природная нежность, ваша искренняя забота и ваша несомненная преданность помогут ему преодолеть эту временную, досадную подавленность. Семья Сент-Джон, Женевьева, всегда славилась умением справляться с трудностями, какими бы непреодолимыми они ни казались. И вы, как будущая леди Сент-Джон, должны быть готовы с достоинством разделить с ним не только радости и триумфы, но и некоторые неизбежные испытания, которые всемогущая судьба время от времени посылает даже самым достойным из нас. Ваша главная роль, моя милая, и в ее голосе, несмотря на всю его мягкость, прозвучала непреклонная сталь, это быть надежной опорой своему мужу, безупречной хранительницей очага и образцовой хозяйкой этого дома, этого имени. И я, она сделала многозначительную паузу, пронзая Женевьеву своим холодным, испытующим взглядом, я ни на мгновение не сомневаюсь, что вы с честью и достоинством справитесь с этой столь важной и ответственной ролью.
Женевьева медленно, очень медленно подняла голову, и в ее больших, обычно таких покорных серо-голубых глазах на какой-то неуловимый миг мелькнуло что-то неясное, что-то похожее на затаенный испуг или уж не на протест ли, который она, разумеется, тут же подавила? Но это было лишь мимолетное, почти неуловимое впечатление, которое тут же исчезло, уступив место привычному выражению кроткой, почти ангельской покорности, которую леди Маргарет так ценила в будущих женах своих сыновей вернее, своего единственного сына. Она снова опустила свои длинные, пушистые ресницы и с мягкой, почти застенчивой, но такой подобающей случаю улыбкой ответила:
Разумеется, дорогая леди Маргарет. Вы можете всецело на меня положиться. Я очень,
очень привязана к Николасу. И я сделаю все, что в моих силах, и даже более того, чтобы он был счастлив, и чтобы имя Сент-Джон по-прежнему сияло своим незапятнанным блеском в самом изысканном бостонском обществе.
Леди Маргарет с удовлетворением, которое она, впрочем, тут же скрыла под маской обычной светской любезности, кивнула. Девочка была умна, как она и предполагала, послушна и прекрасно, до мельчайших нюансов, понимала, чего именно от нее ждут и какая роль ей уготована в этой тщательно продуманной семейной постановке. Да, именно такая жена, тихая, покорная, безупречно воспитанная, и нужна была ее беспокойному, такому непредсказуемому сыну красивая, породистая, с безупречной репутацией и готовностью безропотно следовать предначертанному ей пути, не задавая лишних, неудобных вопросов и не создавая тех ненужных, скандальных проблем, которые так свойственны некоторым другим особам. Особам, чье имя она старалась даже не произносить вслух в священных стенах этого дома, но чей дерзкий, независимый, почти вызывающий образ с этими наглыми, смеющимися серо-зелеными глазами, нет-нет, да и всплывал в ее памяти, вызывая глухое, затаенное, но оттого не менее сильное раздражение, которое она, впрочем, тут же подавляла усилием своей несгибаемой воли.
Он сидел в глубоком кожаном кресле, откинувшись на спинку и закрыв глаза. Тело все еще помнило ту адскую боль, те бесконечные дни и ночи, проведенные на грани жизни и смерти, когда сознание то погружалось в вязкий, липкий мрак, то возвращалось, принося с собой лишь новые мучения. Он был жив и это было почти чудом, заслугой не столько бостонских эскулапов, сколько его старого друга, доктора Рашида Хана, чьи нетрадиционные методы и глубокие познания, сочетавшие мудрость Востока с последними достижениями западной науки, буквально вытащили его с того света.
Заражение крови, последовавшее за ранением, полученным в том проклятом подвале, едва не стоило ему жизни. Первые пять дней он был без сознания, и Вивиан он смутно помнил ее присутствие рядом, ее тихий голос, ее прохладные ладони, когда она касалась его горячего лба, ее отчаянные, полные слез глаза, когда он на мгновение приходил в себя. Она была там, рядом, все эти страшные дни, делила с доктором Ханом и сиделками бессонные ночи у его постели, боролась за его жизнь так же отчаянно, как и они. А потом она исчезла.