Когда кризис миновал, и он, слабый, измученный, но уже вне опасности, смог наконец открыть глаза и более-менее связно воспринимать окружающий мир, ее уже не было. Его мать, леди Маргарет, которая, конечно же, немедленно прибыла в больницу, как только ей сообщили о случившемся, объяснила ее отсутствие весьма туманно, сославшись на «необходимость соблюдать приличия» и «нежелательность лишних волнений для выздоравливающего». Но Николас слишком хорошо знал свою мать и ее железную волю, чтобы поверить в эти благовидные предлоги. И слишком хорошо изучил Вивиан, чтобы понять, что между ней и леди Маргарет что-то произошло. Возможно, его мать запретила Вивиан видеться с ним. И, судя по тому, что Вивиан так и не появилась и не написала ни строчки, она покорно подчинилась.
Эта мысль причиняла ему почти физическую боль, сравнимую с той, что он испытывал от своих еще не заживших ран. Он ждал. Каждый день, каждый час он ждал от нее весточки письма, записки, даже простого слова, переданного через доктора Хана. Но Вивиан молчала. Словно ее и не было никогда в его жизни, словно все, что произошло между ними их странный, опасный союз, их совместная работа, тот отчаянный поцелуй в сыром подвале, было лишь бредом, порождением его больного, воспаленного воображения.
Он с трудом поднялся с кресла, опираясь на тяжелую трость из черного дерева с серебряным набалдашником пуля, попавшая ему в ногу, оставила после себя не только глубокий шрам, но и эту унизительную хромоту, которая теперь, вероятно, останется с ним надолго. Раны на спине, следы безжалостной плети Уоррена, почти зажили, благодаря мазям и искусству доктора Хана, оставив лишь тонкие белесые рубцы, но боль в душе, боль от предательства брата и от этого непонятного, мучительного молчания Вивиан, была гораздо сильнее.
Он подошел к окну, отодвинул тяжелую портьеру. Конец февраля. Город тонул в серой, промозглой дымке. Он связался с Артуром, своим верным помощником, который оставался в том лесном доме, присматривая за раненым Уиттакером. Но Артур ничего не знал о местонахождении Вивиан. Сказал лишь, что три недели назад она уехала, оставив ему немного денег и записку с просьбой позаботиться о Дэше, и больше не давала о себе знать. Три недели Целая вечность. Куда она могла исчезнуть? Почему молчит? Неужели она действительно поверила его матери? Неужели так легко сдалась, отступила, забыла все, что было между ними?
Он снова и снова прокручивал в памяти их последний разговор в больнице, когда он, едва придя в себя, увидел ее склоненное над ним лицо, ее заплаканные, но такие родные серо-зеленые глаза. «Упрямая девчонка» прошептал он тогда, и она улыбнулась ему сквозь слезы. Эта улыбка, такая слабая, такая вымученная, но полная такой нежности, до сих пор стояла у него перед глазами. И он не мог поверить, что она могла так просто исчезнуть, не оставив и следа.
Нет. Что-то здесь было не так. Он слишком хорошо знал Вивиан Харпер, ее упрямство, ее несгибаемую волю, ее отчаянную смелость. Она не из тех, кто сдается. Значит, что-то случилось. Что-то, что заставило ее замолчать, скрыться. И он должен был это выяснить. Чего бы ему это ни стоило.
В комнате, несмотря на весело потрескивающий огонь, было неуютно и холодно. Запах сырости, смешанный с ароматом сушеных трав, которыми миссис Чедвик, хозяйка дома и давняя подруга Агаты, пыталась наполнить комнаты, лишь усиливал ощущение заброшенности и тоски.
Агата отложила вязание очередной теплый шарф для Вивиан, который она никак не могла закончить, и снова взяла в руки телеграмму, полученную накануне вечером.
Телеграмма была короткой, почти лаконичной, но каждое слово в ней отдавалось в сердце Агаты глухим, тревожным ударом.
НЬЮ-ЙОРК ПРЕКРАСЕН ТЧК НАШЛА РАБОТУ ГАЗЕТА «НЬЮ-ЙОРК ДЖОРНЭЛ» ТЧК ВСЕ ХОРОШО НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ ТЧК ПРИЕЗЖАЙТЕ ПОВИДАТЬСЯ КАК ТОЛЬКО СМОЖЕТЕ ТЧК СКУЧАЮ ТЧК ВАША ВИВИАН
Агата горько усмехнулась.
«Все хорошо» Какая нелепая ложь! Она знала свою Вивиан слишком хорошо, чтобы поверить в эту сказку. Что-то произошло. Что-то серьезное, что заставило ее так внезапно уехать, скрываться, лгать. И это «что-то», она была почти уверена, было связано с теми опасными расследованиями, в которые ее бесшабашная племянница вечно ввязывалась, и, возможно, с тем самым Николасом Сент-Джоном, чье имя в последнее время так часто мелькало в разговорах и в газетах.
Нашла работу в газете «Нью-Йорк Джорнэл» Работа В Нью-Йорке
Все это звучало так неожиданно, так неправдоподобно. Вивиан, ее бесшабашная, упрямая племянница, которая только недавно, казалось, была на грани нервного срыва после всех этих ужасных событий в Бостоне, вдруг оказалась в Нью-Йорке и нашла там работу? Пишет о балах и приемах, она, которая всегда презирала эту пустую мишуру?
Агата знала, что Вивиан всегда мечтала о большем, чем просто писать заметки для «Бостон Глоуб». Она знала о ее амбициях, о ее неутомимой жажде деятельности, о ее стремлении быть в центре событий. Но Нью-Йорк И светская хроника Это было слишком. Слишком далеко, слишком опасно для молодой, одинокой женщины, тем более после всего, что ей пришлось пережить. И так не похоже на ее Вивиан, которая всегда рвалась в гущу событий, презирала пустые светские развлечения и мечтала о серьезных расследованиях.