Поздно ночью вернулся отец. Усталый, возбужденный...
Большевики выступили с оружием! Керенскому крышка! Вся власть Советам!
За окном, как бы в подтверждение его слов, были слышны выстрелы, доносившиеся откуда-то с Пресни.
А вскоре я уже хорошо знал, какая существует связь между словами «большевики» и «власть рабочих и крестьян».
...Наступили времена, полные радостных перемен и в то же время невзгод и лишений.
Не хватало хлеба. Нам, ребятам, все время хотелось есть. Мать распределяла хлеб между нами по пайкам, но что это были за пайки? Раз, два откусил и нет. А аппетиты у нас волчьи: мы все свободное время на улице.
Съест тебя «облава», говорил про нас дядя Митя отцу. Вези их в деревню!
Отец так и решил. Забрал мать да троих младших меня, Петра и Веру и отвез к тестю в деревню Погост.
Поначалу скучали по Москве. Я было пустился насаждать футбол. Ничего не вышло. Тогда, чтобы хоть чем-нибудь доказать свои спортивные качества, я попытался увлечь деревенских ребят легкой атлетикой.
Вот от мостка до мостка у нас будет дистанция. А вот здесь финиш, бахвалился я перед ребятами спортивной терминологией.
Все ли готовы? Внимание! Марш!
Я бегу, как мне кажется, «стильно», но ничего это не стоит.
Митрофан! вдруг кричит Мишка Капитонов и, как заяц, дает стрекача. За ним остальные быстроногие ребята, а я со своим «стилем» остаюсь самым последним и попадаю в руки сторожа Митрофана.
В дальнейшем бегство от Митрофана, сторожившего гороховые поля, в лучшем виде способствовало приобретению мной скорости. А футбол и легкая атлетика в Погосте так и не привились.
В 1920 году умер отец. Восемнадцатилетний Николай решил забрать меня из деревни в Москву.
Летом 1920 года я с
оказией вернулся из Погоста на Пресненский вал.
Подходя к дому, я увидел толпу ребят, гоняющих мяч. Футбол! Полтора года я не трогал мяч. Сердце застучало от волнения.
Вихрастый, взволнованный, но степенный по-деревенски, вошел я в столовую.
За столом пьют чай Николай, Александр, Клавдия. Городские. Одеты совсем не похоже на меня.
Я в отцовском френче. На ногах охотничьи отцовские сапоги с обрезанными голенищами. Так как они велики, то, чтобы не садились голенища, на икрах накручены из портянок «искусственные мускулы», как говорил, иронизируя по этому поводу, Петр.
Доброго здоровьица, окая по-владимирски, говорю я, протягивая руку дощечкой братьям и сестре.
Доброго здоровьица, смеются они мне в ответ. Мой деревенский выговор рассмешил их.
Я чувствую себя смущенно.
Но смущение забыто, едва только я услышал такие знакомые и волнующие слова, как «тренировка», «удар», «бутсы».
Узнаю, что Николай уже играет за первую команду РГО на правом краю. Шурка тоже прогрессирует.
Гнется (то есть играет) хорошо,поощрительно говорит Николай.
Горючки уже нет. Заборы все разломаны на дрова. Через пустырь ходят, а широковские обитатели разбежались кто куда.
РГО теперь арендует поле на Девичке, у Общества физического воспитания.
Николай говорит, что теперь футбол не то что было. Все стадионы наши! Это значит, что любой может приходить на стадион, записываться в члены общества и играй себе сколько хочешь.
Не то что раньше. Тогда, чтобы только попасть в члены общества, надо было рекомендации доставать да пять рублей золотом вступительные взносы уплатить.
Сейчас при обществах будут организовываться детские команды. А пока привыкай к Москве.
И я начал осваивать столицу. Не так-то просто это давалось. Культурное шефство надо мной взяла Клавдия. Пошли с ней в театр. В драматическом театре на Большой Дмитровке, где сейчас театр имени Станиславского и Немировича-Данченко, давали «Каширскую старину».
Первое действие длинное. Во френче у меня недокуренная козья ножка из махорки. Меня стал мучить вопрос: -курят в зрительном зале или нет? Логика подсказывала, что не курят, не видно было курящих.
Но вдруг впереди сидевшие два солидных гражданина достали папиросы. «Значит, курят, решил я. Только у них, наверное, спичек нет.
Вот сейчас я зажгу спичку и им услужу и сам закурю».
Не успела Клавдия понять, что я делаю, как козья ножка оказалась у меня в зубах, спичка вспыхнула, и я окутал рядом сидящих зрителей едким густым облаком погостовского самосада.
Возгласы негодования совпали с закрытием занавеса. В зале зажегся свет, и на меня накинулись со всех сторон.
Появился администратор. Я перепугался ужасно. Но, видно, мой растерянный вид, градом катившийся пот, вихры, френч вызвали сочувствие ко мне, и администратор ограничился выговором. Но прибавил при этом, что, по-видимому, из-за такого же мерзавца, как я, недавно в Малом театре произошел пожар.
Когда все уладилось, Клавдия зловеще прошептала:
Идиот!
В очередное воскресенье Николай обещал меня взять на футбол. Играли команды класса «А».
За нами зашел Василий Захарович Рудь. Правый инсайд команды РГО, имевший два известных качества: стремительный рывок в футболе и ослепительно модную одежду в быту.
Голубой пиджак был узок в талии и фалдами распускался внизу. Кремовые штаны короткие выше щиколотки, широкие вверху и узкие-узкие внизу. Круглая шляпа с маленькими полями и лаковые остроносые туфли. Все было шикарно.