Длинноволосая прическа на пробор с подбитыми у висков буклями.
Я был потрясен.
Матч проводился на поле ЗКС. Мы шли пешком и были уже у Кудринской площади, направляясь вниз к Смоленской, когда нас обогнал трамвай.
Трамваи тогда ходили нерегулярно и не по маршруту и часто с грузовыми платформами.
Берем! сказал Николай, когда от Кудринской показался вагон с платформой.
Мы стали в нескольких метрах друг от друга, чтобы не мешать вскакивать на ходу. Николай набрал скорость и, когда трамвай поравнялся с нами, легко вспрыгнул на платформу. То же повторил Шурка.
Но я не сделал этого предварительного разгона и, когда трамвай, все набиравший скорость под горку, проходил мимо меня, попытался с места прыгнуть на подножку. Едва схватился руками за стойку, как меня сразу дернуло вперед и потащило в полулежачем положении. Ноги мои пришлись как раз под колеса и волоклись по линии. Я онемел от ужаса и судорожно держался руками за стойку. Оторвись руки и мои ноги неизбежно под колесами вагона.
Вот где показал свой знаменитый рывок Василий Захарович Рудь. Как пуля,
сорвался он за мной вдогонку. Ухватил меня за куртку и кричит:
Отпускай руки!
Но меня сковал ужас: я не разжимаю рук.
Тогда он на полном ходу с силой рвет меня в сторону, и мы оба кубарем летим на мостовую.
День был дождливый что я наделал с шикарным костюмом Василия Захаровича, трудно описать. Куски грязи на голубом пиджаке и вырванный клок кремовых штанов.
Но самое страшное впереди. Подходит Николай и резко мне приказывает:
Немедленно домой, болван!
У меня обрывается сердце! Столько предвкушений, ожиданий увидеть классный футбол и вдруг домой!
Нет, это выше моих сил. И я, отставая от старших, бреду следом за ними грязный, поруганный, но полный непреоборимого желания попасть на стадион. Не было такой силы, которая остановила бы меня.
На матч я все-таки попал. Николай под давлением Василия Захаровича и Шурки сменил гнев на милость.
Так неудачно началось у меня освоение столицы после деревенской жизни.
Но обе эти неудачи не только не охладили, а как бы еще больше пристрастили меня к футболу и к театру.
Сложилось так, что, начав работать вместе с Николаем в Центральных ремонтных мастерских, я обрел возможность посещать зрелища; билеты во все театры распределялись через рабочком, и я, как подручный слесаря, получал их легко.
Мне посчастливилось: я видел на сцене величайших русских артистов старого поколения: Шаляпина, Ермолову, Никулину, Собинова, Нежданову, Станиславского.
Позднее я сделался завзятым театралом, и много артистов, любителей футбола, и по сие время, вместе со мной сидя на трибунах стадиона, переживают успехи или неудачи любимой команды так же, как спортсмены радуются или огорчаются по поводу удачного или неудачного спектакля в зрительном зале театра. Биографии больших мастеров сцены привлекали меня. Я находил в них примеры, помогающие организовывать себя на упорное достижение цели, помогающие легче переживать горечь неудач и поражений, всегда сопутствующих любому творческому делу.
В 1922 году произошло большое событие в спорте.
Активисты-спортсмены, большинство которых жило в районах, прилегающих к Пресне, решили организовать новый клуб под названием Московский клуб спорта.
Базой нового клуба стала небольшая спортплощадка возле завода «Лакокраска» у Пресненской заставы.
Это была пора великого энтузиазма. Все стадионы и площадки были предоставлены в распоряжение советской молодежи. Рабочие фабрик и заводов молодой Советской республики хлынули на эти стадионы.
Не только Пресня, но и Сокольники, и Замоскворечье, и Рогожско-Симоновская, и Хамовники, и Благуша, и все другие рабочие окраины переживали эту весеннюю пору советского футбола.
Денег было гораздо меньше, чем энтузиазма. Вернее сказать, их совсем не было.
А футбол, как известно, начинается с футбольных ворот. Их надо поставить. Для стадиона нужны раздевалки, скамьи, ограда. Их надо построить.
Где же взять средства? Хотя бы для приобретения материалов. Труд оплачиваться не будет. Трудиться будут сами спортсмены, начиная от Павла Канунникова и кончая членами детской команды. Как раньше на Горючие.
Правда, тогда РГО располагало крупными средствами. Достаточно сказать, что главным меценатом и почетным членом общества был миллионер Шустов коньячный заводчик; фирменная марка «Колокол» конкурировала с лучшими европейскими винами. Но что такое Шустов, миллионер и меценат, по сравнению с нами, ободранными, полуголодными счастливыми мальчишками Красной Пресни? Бедняк! Нищий! А мы богачи. Еще бы! С нами братья, отцы, вся Трехгорная мануфактура, огромный рабочий район столицы.
Как всегда во всех благородных начинаниях советской молодежи, сердцем ее был комсомол. Краснопресненский райком комсомола на Георгиевской площади кипел и бурлил. Сюда прибегали комсомольские вожаки с заводов и клубов, требовали, рассказывали, делились опытом, звонили отсюда в профсоюз, в-дирекцию... Здесь рождались идеи о субботниках и воскресниках по строительству своими силами стадионов, спортплощадок, скверов, парков. Здесь строго судили за проявления барства, тунеядства, мещанства, рвачества. Здесь воспитывали новых людей беззаветных энтузиастов, строителей новой жизни, честных, волевых, самостоятельных.