Да-да, точно, он самый. Говорю же, имя язык сломаешь. Так ты будешь?
Я бы очень этого хотел, но не получал приглашения.
Пф-ф, фыркнул Ровван, ну ты бы ещё реже появлялся на пирах,
тогда о тебе и вовсе бы все забыли. Правда, заодно забыли бы и о твоих причудах, снова хохотнул он, что скорее благо.
Иннидис пропустил колкость мимо ушей.
Поможешь мне получить приглашение?
Слушай, посерьёзнел Ровван, градоначальника в эти два дня лучше не тревожить, ему точно не до того, но я поговорю с госпожой Реммиеной, недавно она хорошо о тебе отзывалась.
Обо мне? Я даже не думал, что она вообще помнит о моем существовании.
О! Ну тогда ты просто плохо её знаешь! рассмеялся Ровван, затем склонился к его уху и заговорщицки понизил голос: Она помнит всё и обо всех.
Молодую жену градоначальника Иннидис видел всего пару раз, а разговаривал вообще единожды. Но сам он её отлично запомнил, эту русоволосую красавицу невозможно было не запомнить. Её утончённые черты, белая кожа, стройная тонкая фигура, нежный голос и грациозные движения хорошо врезались в память, и если бы она не была столь знатной госпожой, Иннидис уже попросил бы её позировать для скульптуры.
Милладорин женился на Реммиене чуть больше полугода назад, но, несмотря на столь малый срок (или как раз благодаря ему), она оказывала на мужа, а значит, и на его приближённых, заметное влияние. До Иннидиса доходили слухи, что госпожа Реммиена за это короткое время якобы успела убедить Милладорина снять с должности кое-кого из чиновников, кто был настроен против неё.
Что ж, надеюсь, она тебя послушает, сказал он Роввану.
Я попробую поговорить с ней сегодня же.
Буду признателен.
Ну ещё бы! со смехом воскликнул вельможа. В благодарность можешь нарисовать для моей дочки портрет царя, она будет просто счастлива.
Напомни мне об этом после приёма, подмигнул Иннидис.
На том они и распрощались. Ровван Саттерис неторопливой походкой двинулся к своему роскошному дому на другой стороне площади, а Иннидис в лавку ювелира Нендеса.
Домой он добрался только на закате и жутко голодным после ювелира заскочил к цирюльнику побриться, потом немного поторчал на площади, наблюдая за кукольным представлением, а там уж и солнце начало клониться к горизонту. Пока доехал и передал Жемчужинку конюху, пока приласкал встречавших его овчарок, а потом отбивался от Аннаисы, которая требовала отдать ей украшения прямо сейчас, пока поднялся к себе и переоделся в домашнюю тунику, уже и вовсе стемнело.
Сообразительная Сетия и молчаливая Чисира, не дожидаясь приказа, уже разожгли лампы в гостиной и теперь накрывали стол: на четверых, а не троих, как обычно. Сегодня, кроме Иннидиса и Аннаисы с её наставницей, должна была пожаловать и Хатхиши, да что-то запаздывала.
Наставница Аннаисы вдовая местная жительница по имени Ветта спустилась к ужину, как всегда, первая. Когда Иннидис с племянницей присоединились, она уже сидела за столом. После ужина она чаще всего не задерживалась, а шла в свой дом, к своей семье: взрослой уже дочери и сыну-отроку. К полудню же возвращалась к воспитаннице.
Сетия и Чисира принесли кувшин вина, овечий сыр с лепёшками и оливки, затем подали тушёных с овощами кроликов. В эту минуту дверь отворилась, и в гостиную влетела Хатхиши, как всегда стремительная и шумная. Если кто и вносил оживление в этот дом, помимо Аннаисы, так это она.
Вы уж меня извините, я торопилась как могла! восклицала врачевательница на ходу, шурша юбками и гремя костяными и деревянными амулетами. Иннидис не без удовольствия отметил, что верхняя из её юбок пошита из багряно-золотистого шёлкового отреза, который он ей недавно подарил. Но этот остолоп-травник никак не мог сообразить, чего мне надо! продолжала Хатхиши. Пока я ему объяснила, пока до него дошло Ох, я никогда в жизни ни на кого так не ругалась!
В этом Иннидис сомневался. Что-что, а ругалась женщина часто и с удовольствием. Впрочем, больше по привычке, нежели со зла.
Добро пожаловать, Хатхиши, сказал он. Присаживайся.
Пока он это произносил, врачевательница уже опустилась на скамью по левую руку от него, напротив Аннаисы и Ветты.
Зато вот чем разжилась! Она отвязала от пояса небольшой мешочек, потрясла им в воздухе и положила на стол рядом со своей тарелкой.
Что это? Аннаиса даже перегнулась через стол, стараясь рассмотреть получше, но наставница вернула её обратно.
Ветта вообще не очень одобряла тесное общение девочки с простолюдинкой, да ещё и чужестранкой, столь бойкой на язык. Иннидис же не видел в этом ничего плохого. Когда он сам рос в доме своих родителей, то наставник учил его изъясняться красиво, любезно и витиевато, но на подворье, среди конюхов, стражи и прислуги, с которыми Иннидис проводил немало времени, звучала совсем иная речь простая и безыскусная, и её он
перенимал тоже. Зато теперь мог одинаково хорошо изъясняться и языком своего сословия и, если придётся, языком простого люда.
Это? переспросила Хатхиши. Болотная пыльца. То есть растёртая в пыль недужница болотная. Здесь-то она не растёт, но иной раз её завозят к нам в таком вот искрошенном виде. Вот и мне повезло разжиться. Ну хоть не зря потратила столько времени на этого болвана-травника. Состряпаю из неё снадобье и завтра испробую на Ви, надо же с глазами что-то делать, а то ходит, как квакша красноглазая.