Саня поворачивает к нему голову и задумчиво цедит:
Гляжу я на тебя, какое ж ты дерево, Микола. Поддакни Васильичу, ведь он же на тебя понадеялся.
Глаза у Николая вдруг начинают быстро моргать, и, на удивление самому себе, он вдруг кричит:
Слышь, Ричард Максимыч, давеча видал. Их наши сгружали
Сидящие рядом четверо связистов обрывают игру. С утра до вечера играют они в «козла». Карты крохотные, сделанные из разных бумажек, изучены на память: карта из голубого почтового конверта дама пик, большинство карт из немецких листовок.
Николаю чудно по воду почти не ходят, едят одну траву, к проволоке ходят тоже редко.
Они молча выслушали, как Николай рассказывал про котлы, и, не сказав ни слова, стали играть дальше. Все четверо высокие и все какие-то большеголовые, но главная примета и предмет зависти западного угла карьера целёхонькое обмундирование. У них были даже две пилотки на четверых.
Самый старший из них, с лицом, побитым оспой, нет-нет и прохрипит:
Радио б
Замолкал будто захлёбывался чем-то клокочущим у него в середке. Радист поднимал голову, глядя в небо, слушал
Саньке с каждым днём становилось всё хуже. Два раза ночью Николай просыпался от его рыданий. Санька, весельчак Санька судорожно бился головой оземь, и слёз его нельзя
было унять.
Назавтра Сашок ещё до восхода разбудил Николая.
Отпусти меня, ради Христа. Картошки нарою, помидоров принесу
Ты же сам знаешь шкуры в той команде состоят, ворюги отвечал Николай.
По лагерю, переступая через больных и раненых, обходя сторонкой здоровых, идёт вереница людей. Вчетвером, на старых рваных шинелях они носят мёртвых.
Бредут, спрятав глаза, молча выслушивая брань. Весь день «капут-команда» делает своё дело.
В конце августа в лагерь пожаловал какой-то чин. А дня через два стали строить новые вышки для охраны и ещё одну линию колючей проволоки. Николая зачислили в строительную команду. Приходил усталый, падал пластом. Когда темнело, он доставал из-за пазухи распухшими окровавленными руками картошку. Бережно считали, прятали в тайник. К ночи загорались несколько костров. Люди налетали мошкарой. Костры горели недолго: по палочке, по травинке, по прутику приносили с собой ребята из рабочих команд, да так, чтоб, боже сохрани, не заметила охрана.
Ты знаешь, Саня, линию какую-то чудную делаем, на столбах чашки навинчиваем сигнализацию, видать, придумали. Сидит себе тот толстый, шнапс глотает, звоночек звонит значит, «рус» лезет через проволоку
Поди сюда, Ригачин, начхим зовёт, перебил его Васильич.
Как подло, как подло, корчился Пестрак. Ведь они ток по проводам пропустят. Для зверей так не делают
Неподалёку у сапёров закраснел костерок. Николай отсчитал семь картофелин.
Две возьму начхиму, ты как, Саня?
Мы вже его восьмой день годуем, быстро заговорил Любченко.
Сашок, не сердись, мы и так с тобой
Да ты погляди на меня, погляди Матинко моя родная, что с твоим сыном сделали, громко запричитал Сашок
Тихо. Кладу назад, сказал, уходя, Ригачин.
С трудом пролез Николай к огню.
Кто старшой?
Снизу отозвался голос.
Я к тебе, он сунул старшему дань одну картошку.
Его пропустили нехотя. Старшой указал место.
Пекли картошку многие, и Ригачин, громко считая, чтоб все видели, положил свои четыре картофелины. Потом сел, поставил заслонкой ладони к огню, прислонился к чьему-то плечу и застыл, глядя в пламя.
Ну, так вот, господа-товарищи, заговорил старческий сиплый голос. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.
Это был «дед Колосок умный голосок» Емельян Нилыч Колосков, архангельский рыбак, известный в лагере сказочник и краснобай. С шуткой-прибауткой входил он в любой гурт, место ему давалось к какому костру ни подойдёт, да и последним кусочком делились с ним силу имел человек в слове своём.
Николай его слушал со странным чувством родной был ему этот человек. Слова говорил знакомые-знакомые И вставало Заонежье тётка Марфа-вопленица из Зяблых Нив, столяр Зарубин из Повенца, мастер песни играть, самим напридуманные.
Заходит солдат, казённый человек, в палаты королевские. Стража ему под козырёк честь отдаёт. В одну комнату влетает солдат нету хрустального стаканчика с аленьким цветочком, в другую влетает нету, в третью тоже нету. Ну, ругнулся солдат, значит, по-русски, крепеньким табачком-махорочкой. Вдруг голос куды какой чистенький-чистенький
Плещет пламя перед прикрытыми глазами Николая, будто машут белым полотном. Бабы на лугу выбеливают полотна: кипятком с золой в долблёных колодах парят, а потом длинные-длинные стежки расстилают по траве. Мачеха берёт один конец, подняла, колыхнула и побежала, побежала тёплая волна, пахнущая щёлоком, полынью и коноплёй.
Только начало сереть, только начали будить Типиницы звонкие петухи, а они с дедом уже на окраине села.
Быстрее, ну быстрее, дедушка
Ништо, успеем
На лёгкой волне низко лежит белёсый туман.
О-го-го-го!
Онего, как море ни конца, ни края не видать. Едут на Чёртову луду. Тихо-тихо. Наконец, лодка шуршит по камышам. Приехали.
Дед раскуривает трубку и забрасывает удочки.
Деда, а кто Кижи построил?