Повозку выкатим, Джул ему через плечо.
Не будь дураком, я говорю. Разве я тебе что сказал? Ты же не виноват.
И Дарл за ним не торопится; а Джулу хоть кол на голове теши.
Заткнись, черт бы тебя взял, он говорит.
Ей ведь надо где-то лежать, говорит Дарл. Папа воротится, тогда и заберем.
Не будешь помогать? Джул говорит, и глаза белые, прямо светятся, а лицо дрожит, словно у него малярия.
Нет, Дарл говорит. Не буду. Подождем, когда папа воротится.
Я стоял в дверях и смотрел, как он толкает и тянет повозку. Она стояла на скате, и раз мне показалось, что он вышибет заднюю стену сарая. Потом к обеду позвонили. Я его позвал, но он не оглянулся.
Пошли обедать, я сказал. Мальчика позови.
Но он не ответил, и я пошел обедать. Дочка Анса отправилась за мальчишкой, но вернулась без него. За обедом мы услышали его крик: он опять выгонял грифа.
Это безобразие, сказала Лула, безобразие.
А что он может сделать? говорю. Со Снопсом за полчаса дело не сладишь. До вечера будут сидеть в теньке, торговаться.
Сделать? она говорит. Сделать? Он и так уже много чего наделал.
Наделал, верно. В том беда, что, когда он кончит, наши дела начнутся. Никакой упряжки он ни у кого не купит, тем паче у Снопса, надо оставить заклад, а что у него годится для заклада, он еще сам не знает. Так что вернулся я на поле, поглядел на своих мулов и вроде как распрощался с ними на время. А вечером, когда пришел, солнце-то весь день сарай грело, не сказать, что пожалел об этом.
Все они сидели на веранде, и, только я туда взошел, он едет. Вид какой-то чудной: и побитый хуже, чем всегда, и вроде гордый. Словно сделал что-то из ряда вон и не знает, как остальные отнесутся.
Есть у меня мулы, говорит.
У Снопса купил мулов? спрашиваю.
Что ж тут, кроме Снопса, и купить не у кого?
Ну почему? говорю.
Он смотрит на Джула таким же чудным взглядом, а Джул спустился с веранды и пошел к коню. Посмотреть, что Анс с ним сделал, я думаю.
Джул, говорит Анс. Джул оглянулся. Поди сюда. Джул вернулся на несколько шагов и встал.
Чего тебе?
Так ты у Снопса мулов взял, я говорю. Верно, к вечеру их пришлет? Раз вам ехать через Моттсон, завтра пораньше захотите отправиться?
Тут он перестал так смотреть. Вид опять сделался затурканный, как всегда, и ртом опять зашлепал.
Делаю, что могу, он говорит. Никому на всем белом свете не досталось столько издевательств и трудностей, сколько мне.
Снопса объехавши, человек должен веселей глядеть, я говорю. Что ты дал ему, Анс?
Он в сторону смотрит.
Я ему дал в залог культиватор и сеялку.
Да за них и сорок долларов не выложат. Далеко ли ты уедешь на сорокадолларовых?
Теперь все смотрели на него, тихо и внимательно. Джул никак не мог дойти до коня: остановился и ждал на полдороге.
Еще кое-что дал, сказал Анс. Он снова начал шлепать ртом и стоял так, словно ждал, что кто-то его сейчас ударит, а сам заранее решил не отвечать.
Что еще? Дарл спросил.
Черт с ним, я говорю. Возьми моих мулов. Потом приведешь. Я как-нибудь обойдусь.
Так вот чего ты рылся ночью у Кеша в одежке, говорит Дарл. Говорит так, словно из газеты читает. Словно ему плевать, в чем там дело. Теперь и Джул подошел: стоит и смотрит на Анса своими мраморными глазами. На эти деньги Кеш хотел купить у Сюратта говорящую машину, объясняет Дарл.
Анс стоит и шлепает ртом. Джул на него сморит. Не моргнул ни разу.
Ну, пускай еще восемь долларов, говорит Дарл таким голосом, как будто только слушает, а самому ему наплевать. На мулов все равно не хватит.
Анс глянул на Джула не глянул, а глазом повел, а потом опять отвернулся.
Видит Бог, нет на свете человека говорит. А они все молчат. Только смотрят на него, ждут, а он им в ноги смотрит и выше колен свой взгляд не поднимает. И лошадь.
Какую лошадь? спрашивает Джул.
Анс стоит, и ничего. Черт возьми, если не можешь управиться с сыновьями, тогда гони их из дому, хоть взрослые, хоть какие. А выгнать не можешь сам уходи. Я бы ушел, ей-богу.
Ты что, коня моего хотел выменять? говорит Джул.
Анс стоит, руки свесил.
Пятнадцать лет у меня ни одного зуба во рту, говорит. Бог свидетель. Он знает: пятнадцать лет я не ел по-людски; Он сотворил хлеб, чтобы человек ел и поддерживал силу, а я, о семье заботясь, по крохе, по десять центов откладывал на зубы, что бы есть пищу, Богом человеку предназначенную. Я отдал эти деньги. Я думал, если я могу обойтись без еды, мои сыновья могут обойтись без катания. Видит Бог, думал.
Джул стоит, подбоченясь, и смотрит на Анса. Потом отвернулся. Он смотрит на поле, и лицо у него каменное, как будто кто-то другой говорит о чьем-то коне, а он даже не слушает. Потом он сплюнул, сказал: «Черт», повернулся, пошел к воротам, отвязал коня и повел дальше. Вскочил на ходу, так что, когда опустился в седло, они уже мчались во весь опор, словно за ними гналась полиция. Так и скрылись из виду: пятнистым тайфуном.
Ладно, я говорю. Возьми моих мулов. Но он не захотел. И остаться они не захотели, а мальчишка весь день гонял грифов на солнцепеке и почти уже рехнулся, как остальные. Кеша хотя бы оставь, я сказал.