Сколько я уже здесь?
Инга опустила взгляд, позволяя мне окончательно освободиться от её чар. Было видно, что мой вопрос её опечалил. Часть меня требовала немедленно просить извинения за бестактность. Однако я сдерживал этот порыв и ждал.
Танец со мной занимает на земле неделю жизни.
Ничтожная цена. Я хотел бы отдать тебе больше. Я хотел бы отдать тебе вечность.
Так останься, повторила Инга.
Лишь на мгновение она просительно заглянула в мои глаза, а затем снова отвернулась. Я был благодарен, что она даёт мне выбор.
Я хочу но разве могу так поступить со своими родителями? Разве могу вдруг исчезнуть и доставить им невыносимую боль?
Инга молчала. Она могла объяснить устройство ракетного двигателя и с лёгкостью доказать самую сложную теорему. Она знала всё на свете, но не знала ответа на мой вопрос.
И вдруг без всякой понятной причины моя голова стала тяжелеть и клониться. Серебряный поднос растянулся в тонкую полосу и ушёл
за горизонт, звёздный свет слился в одно ослепительное сияние. Раскачивались, словно махали мне на прощание створки книжных деревьев. Из этой расплывчатой пестроты ко мне протянулся хрустальный бокал.
Пожалуйста, выпей вина.
Сладкое вино вернуло меня к реальности или к воображению не знаю, какое слово тут подобрать. Во всяком случае, я вновь владел собой и своими чувствами. И вновь тревога выступила среди них на первый план.
Сколько я здесь? Я умираю?
Ты успеешь уйти, с мрачной обречённостью ответила Инга.
Я решительно отставил бокал и поднялся.
Идём со мной.
Я не могу, ты это понимаешь.
Почему нет? упрямился я. Знаю, твоей маме нужна помощь. Но ты будешь возвращаться. Будем приходить вместе.
О ком ты говоришь? осторожно переспросила Инга.
Я говорил торопливо и не был вполне уверен, что изложил свои мысли чётко. Однако её вопрос поставил меня в тупик. Она недоумённо смотрела на меня и явно не понимала. Возможно, впрочем, она просто не расслышала моих слов.
О твоей маме неловко пробормотал я.
Инга улыбнулась, но её глаза были полны печали и грустны. Я понял, что в последний раз вижу её улыбку, и оттого что-то больно кольнуло меня в грудь. На мгновение мне вновь сделалось нехорошо. Я приложил руку к груди и с трудом уловил биение собственного сердца.
Я существую только в пределах этого замка, объяснила Инга. Я не могу отсюда уйти, как и ты не можешь остаться. Она поднялась и театральным жестом обвела книжные деревья рукой. Теперь она говорила громче, а в её голосе звучали неизбывная боль и невыразимое отчаяние. Все вы уходите от меня. И никто, вопреки заверениям, не сумел разделить одиночество и вечность со мной!
Инга сложила руки за спиной и отвернулась. Она давала мне возможность уйти, и мне следовало использовать этот шанс. Мне нужно было бежать, ибо моя жизнь стремительно истекала. Но я не мог трусливо уйти, бросив Ингу в расстроенных чувствах, потому что знал: спустившись, я не смогу подняться.
А как же Вова? спросил я, вспомнив друга. Разве он не хотел остаться?
Пытался, как и многие. А затем бежал. Пойми, Инга вновь обернулась. Все ваши слова и клятвы вечной любви пустые звуки. Как можете рассуждать о вечности вы, рождённые, чтобы через мгновение умереть? Даже мой замок имеет границы, а границы терпения людей куда как скромней. Лишённое смысла существование утомляет, и прекраснейшие из чудес с годами не восхищают насмотренный глаз. Твой друг бежал и ныне заперт в библиотеке. Он пробыл здесь слишком долго, чтобы вернуться на землю, и он не может подняться ко мне, потому что книга его жизни завершена.
И только тогда я почувствовал всю силу одиночества Инги и почувствовал её бескрайнюю тоску. Вован был заперт в библиотеке, но его ждало спасительное забвение. Инга же этого милосердия была лишена. Она приглашала нас, редких гостей, разделить сладкое вино и волшебный танец, а затем, когда этот краткий миг истекал, вновь оставалась одна. Мы, как личности, были ей безынтересны и не заслуживали её улыбки, но были теми призрачными тонкими ниточками, которые вели к большому миру за пределами её замка, миру, знакомому ей только из книг.
Ступай же и не тревожься обо мне, поторопила Инга, легко прочитывая в моих глазах всё то, что я не сумел сказать. Я сильнее твоих родителей и нуждаюсь в тебе гораздо меньше, чем они.
Понурив голову, я плёлся к выходу. Втайне я надеялся, что моя жизнь оборвётся прежде чем я его достигну, это станет убедительной отговоркой, и мне не в чём будет себя упрекнуть. Я понимал, что, возвращаясь, поступаю правильно, но чувствовал себя предателем: Инга доверила мне свои истинные переживания, а я всё равно оставил её и ушёл. Может ли она после моего поступка доверять людям? Может ли нас не презирать?
Как медленно я шёл, как медленно волочился, но как несправедливо быстро ступени оказались у моих ног. Я не оборачивался, понимая, как больно мне будет видеть Ингу, и ещё больнее будет узнать, что она даже не смотрит мне вслед. И тут я заметил тоненькую книжку в синем переплёте, ту самую, что свалилась с дерева, когда я сюда только поднялся. Не книжка, скорее тетрадь, она лежала на верхней ступени, а малейшее движение или порыв ветра могли её сбросить. Я подобрал её с величайшей осторожностью, словно от сохранности этой тетрадки зависела моя судьба. Точно такую тетрадь, но в красной обложке, читал при нашей встрече в библиотеке Вова. Перевернув, я увидел на переплёте своё имя.