- Пап, он живой, - прошептал Андрейка упрямо. - Он же живой уже. У него уже голова есть, и хвост. И лапки...
Отец рухнул в кресло поставил локти на стол, уткнул указательные пальцы в виски как пистолеты.
- Иди и делай, что я тебе сказал, - голос отца звучал зло, по-чужому. - Ты примешь наказание и усвоишь урок. И чтобы никогда больше, никогда! Никогда не прикасатлся к искутам без моего контроля.
- Папа!..
Всё! Разговор окончен. Сгинь с глаз моих, охламон...
ххх
Андрейка долго стоял перед тихо гудящим аппаратом. Приложить ладонь, отдать голосом команду. Искут начнёт цикл самоочищения: содержимое околоплодной сумки вскипит и обратится в гомогенную жидкую массу, которую надо будет слить в специальный контейнер и упаковать для дальнейшей утилизации. Переложить аппарат на тележку, отвести в стерилизационный бокс и включить программу глубокой обработки. На всё про всё от силы полчаса; может быть, минут сорок.
Щёки жгло.
"Я не могу. Я должен слушать отца..."
Андрейка осторожно вытянул искут со стеллажа. Не такой уж он и тяжёлый, можно унести в руках. Понятно почему, котёнок ведь не лошадь, он маленький, он после родов будет не больше ладони, смешной слепыш с голыми лапками. Шёрстка на лапках у него нарастёт потом...
Андрейка
намеренно пошёл через чёрный ход, там начинались заросли древнего, как первое поселение, шиповника. Шиповник отчаянно старался превратиться в дерево и немало в том преуспел. За этакими зарослями могут в сумерках и не заметить. И всё же Андрейка едва не попался.
Вовремя услышал голоса, безжалостно обдираясь, всунулся в самую середину колючего куста, и замер там неподвижно.
- Ты бы хоть у меня спросил, Андрей, - расстроено говорила мама, её каблучки звонко стучали о покрытие дорожки. - Ты со своим последним проектом совсем обезумел, дальше терминала своего ничего не видишь!
- Ты не понимаешь, насколько важна наша работа...
- Понимаю, Андрей! Понимаю! Но ты наказал сына как нерадивого ассистента. Так нельзя! Он не ассистент, он твой сын.
Они прошли совсем рядом. Сквозь частокол колючих ветвей проплыл тонкий светлый силуэт мамы и вслед за нею проследовала тёмная массивная тень отца. В свете вечерних фонарей они казались пришельцами из непонятно чьего сна.
- Он так и не вернул искут на место, негодяй, - возмущённо сказал папа. - Я проверял!
- Лучше бы ты проверил, вернулся ли в дом сам Андрей...
- Куда он денется, - сердито буркнул отец. Шоркающий звук, словно в раздражении поддели носком камешек.
- Вся твоя работа не будет стоить ничего, если ты потеряешь сына, - твёрдо заявила мама. - Оставь ему котёнка! Что тебе стоит?
- Он наверняка уже его погасил...
- Если бы погасил, то давным-давно вернулся бы. Сидит где-нибудь в ухоронке и плачет над своим зверёнышем. Думает, куда бы его спрятать от тебя...
Андрейка сильно вздрогнул. У мамы удивительная способность видеть всех насквозь, стоило бы о ней помнить.
- Это всё ты! - вспылил папа. - Это ты его разбаловала! Потакаешь ему во всём. Ты хоть понимаешь, что он натворил? Он инициировал искут на полный цикл! Счастье ещё, что всего лишь эмбрионом кота! А если бы ему хватило ума поиграть со своим собственным биоматериалом? Ты можешь себе это представить? А я могу. Легко! Хочешь нянчить внуков, искалеченных дурным энтузиазмом двенадцатилетнего сопляка?!
Ответа мамы, Андрейка, как ни напрягал слух, различить уже не смог. Но её фраза: "если ты потеряешь сына", засела в мозгу гнойной занозой. Не "если", а "когда"!
Андрейка выдрался из шиповника. Постоял немного, вдыхая сырой, приправленный осенней стылостью воздух. И двинулся к лошадям.
Снежик обрадовался ночной прогулке. Летел вихрем, белой стрелой, вдоль реки к узкой полоске заката. Андрейка придерживал перед собой ящик искута, следил, чтобы тот не свалился на полном скаку. Бешеная пустота в душе и сумасшедшая скачка в никуда.
Андрейка не видел и не замечал ничего вокруг. Когда конь вдруг отчаянным ржанием взвился на дыбы, Андрейка не успел даже "мама" крикнуть. Он вылетел из седла, но, даже ничего не соображая от испуга, успел прижать к себе искут и тем уберёг его от удара о землю.
Но аппарат вывалился из ослабевших рук. И заскользил по влажной траве вниз, вниз, к кромке обрыва, где и канул в темноту. За обрывом слабо плеснуло. Андрейка уронил голову и потерял сознание.
ххх
Сквозь ватную тишину сочились больничные запахи. Принудительная вентиляция работала на совесть, но характерную смесь озона, лекарств, неприятностей невозможно вытравить полностью, как ни старайся. Андрейка не открывал глаз, потому что незачем было. Он сильно повредил себе спину при падении, и доктор запрещал даже садиться. Временно, разумеется. Прогноз давали благоприятный.
Толку, правда, с того... Две недели врачи продержали без сознания. Две окаянных недели! Фатальный срок.
- Спишь, герой? - папин голос.
Папе сегодня впервые разрешили навестить больного. Лучше бы не разрешали!
- Не спишь, я же вижу...
Андрейка промолчал.
- Задал ты нам угля, дружок.
Андрейка упрямо молчал.
- Ну-ка, погляди, что я тебе принёс. Точнее, кого...
Смотреть не хотелось. Но любопытство всё же пересилило упрямство: в папином голосе было что-то. В общем, глаза открылись сами собой.