Когда трапеза была закончена, девушки позвали евнухов, которые тотчас же принесли все нужное для омовения рук. А девушки поспешили принять из рук евнухов золотой таз, кувшин, душистые утиральники и, став на колени перед Абул Гассаном, стали лить воду ему на руки. Потом помогли они ему подняться; евнухи отдернули широкий занавес и открылась другая зала, где поданы были плоды на золотых подносах.
А девушки довели его до порога этой залы и удалились. Тогда, поддерживаемый двумя евнухами, Абул Гассан дошел да середины этой залы, которая была еще прекраснее и еще лучше украшена, чем предыдущая. И как только он сел, начался новый концерт, данный новым хором музыкантш и певиц, и дивны были эти звуки. Восхищенный Абул Гассан увидел на подносах десять рядов разнообразных редких и превосходнейших плодов; и было их всего семь подносов; и над каждым висела люстра; и перед каждым подносом стояла молодая девушка, одна другой прекраснее и наряднее; и эти также держали опахала. Абул Гассан рассмотрел их одну за другой и был восхищен их красотой. И пригласил он их сесть вокруг него; и чтобы заставить их есть, он сам подавал им, вместо того чтобы заставлять их услуживать ему. И осведомился он об их именах и сумел сказать каждой что-нибудь приятное, подавая то смокву, то гроздь винограда, то ломтик арбуза, то банан. Халиф же все слышал, и много забавлялся, и все более и более радовался, наблюдая Абул Гассана во всех проявлениях его нрава.
Когда Абул Гассан отведал всех плодов на подносах и угостил ими молодых девушек, он поднялся с места и, поддерживаемый евнухами, перешел в третью залу, которая была, несомненно, красивее двух первых.
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
Тут он поднялся с места и, поддерживаемый евнухами, перешел в третью залу, которая была, несомненно, красивее двух первых. Здесь подано было варенье. Стояло семь больших подносов, и над каждым висела люстра, и перед каждым стояла девушка; а на этих подносах в хрустальных банках и серебряных и позолоченных тазиках было превосходное варенье всех цветов и всех сортов. Было жидкое, и было сухое варенье, и слоеное пирожное, и все прочее.
Под звуки музыкальных инструментов и голосов певиц, сменивших прежних, Абул Гассан отведал понемногу ото всех ароматических сладостей и угостил ими девушек, которых опять-таки пригласил составить ему компанию. И каждой из них сумел он сказать приятное слово в ответ на спрошенное имя.
После этого его ввели в четвертую залу, где поданы были напитки, и это была самая удивительная и самая дивная изо всех зал. Под семью золотыми люстрами, спускавшимися с потолка, стояло семь подносов, на которых правильными рядами расставлены были флаконы всех видов и величин; слышалось пение и музыка, но музыканты и певицы были скрыты от глаз зрителя; а перед подносами стояло семь молодых девушек в легких шелковых одеяниях; и все они имели разный цвет кожи и не походили одна на другую: первая была темнокожая, вторая черная, третья белая, четвертая имела кожу золотистого цвета, пятая была полна, шестая худощава, у седьмой были рыжие волосы. Абул Гассану тем легче было рассматривать их, что формы их явственно выделялись под прозрачной, тонкой тканью. Он с чрезвычайным удовольствием пригласил их сесть вокруг него и налить ему вина. И у каждой спрашивал он ее имя, и каждая предлагала ему кубок. И, выпив кубок, он каждую или поцеловал, или куснул, или ущипнул.
Халиф же прятался за занавесом, следил за Абул Гассаном и молча радовался тому, что судьба послала на дорогу его такого человека.
Между тем одна из девушек, получившая от Джафара надлежащее указание, взяла один из кубков и ловко бросила в него щепоть сонного порошка, того самого, который употребил и халиф в предыдущую ночь для усыпления Абул Гассана. Потом она, смеясь, подала кубок и сказала:
О эмир правоверных, умоляю тебя, выпей и этот кубок, он, может быть, еще более развеселит тебя!
Абул Гассан засмеялся и разом осушил кубок. Потом он повернулся
к той, которая подавала его, хотел что-то сказать, но мог только открыть рот, пролепетал что-то невнятное и свалился на пол головою вперед.
Тогда халиф, которого все это чрезвычайно забавляло и который ждал только усыпления Абул Гассана, вышел из-за занавеса, едва держась на ногах от смеха. И, повернувшись к подбежавшим невольникам, он приказал снять с Абул Гассана царское одеяние, в которое облекли они его утром, и надеть на него его прежнее платье. Когда же это было исполнено, он позвал раба, унесшего Абул Гассана, приказал снова взвалить его на плечи, отнести домой и положить на кровать.
Халиф же сказал себе: «Если бы это продолжалось, то я или умер бы от смеха, или сошел бы с ума».
Раб, взвалив к себе на плечи Абул Гассана, вынес его из дворца через потайную дверь и поспешил отнести его на кровать в его дом, и на этот раз, уходя, он не забыл затворить дверь.
Что же касается Абул Гассана
В эту минуту Шахерезада заметила, что забрезжил рассвет, и скромно умолкла.