А когда наступила
Но что касается Абул Гассана, то он проспал до полудня следующего дня и проснулся только тогда, когда совершенно рассеялось действие банжа на мозг его. Еще не открывая глаз, он подумал: «О, в конце концов, изо всех девушек я предпочитаю Сахарный Тростник, затем Коралловый Ротик и только на третье место ставлю Жемчужную Связку, белокурую, которая подавала мне последний кубок вчера!»
И громким голосом позвал он:
Ну же, приходите, о молодые девицы! Сахарный Тростник, Коралловый Ротик, Жемчужная Связка, Утренняя Заря, Утренняя Звезда, Зерно Мускуса, Алебастровая Шея, Лик Луны, Сердце Граната, Цветок Яблони, Розовый Лепесток! Идите же сюда! Спешите! Вчера я был немного утомлен, но сегодня мой малыш чувствует себя бодряком!
И он подождал немного, но, так как никто не являлся на его зов, он рассердился, открыл глаза и сел на кровати. И увидел он себя в своей комнате, и уже не в великолепном дворце, в котором жил вчера и повелевал как властитель всей земли. И вообразил он себе, что грезит именно теперь, и, чтобы рассеять сон, закричал во все горло:
Да где же вы, Джафар, собачий сын, Масрур, сын сводника?
На этот крик прибежала мать его и сказала ему:
Что с тобою, сын мой? Имя Аллаха над тобой и вокруг тебя! Что приснилось тебе, сын мой Абул Гассан?
Абул Гассан, увидев старуху у своего изголовья, рассердился и закричал ей:
Кто ты, старуха? И кто это Абул Гассан?
Она же сказала:
О Аллах! Я мать твоя! А ты мой сын Абул Гассан, о дитя мое! Какие странные слова слышала я из уст твоих! Ты, кажется, не узнаешь меня?
Но Абул Гассан закричал ей:
Ступай прочь, о проклятая старуха! Ты говоришь с эмиром правоверных Гаруном аль-Рашидом! Удались от лица наместника Аллаха на земле!
Услышав это, старуха стала бить себя по лицу и воскликнула:
Имя Аллаха над тобой, дитя мое! Молю тебя, не кричи таких безумных слов! Соседи услышат и мы пропали! Да снизойдет покой и ясность на твой рассудок!
Но Абул Гассан воскликнул:
Говорю тебе, ступай прочь, противная старуха! Ты с ума сошла, если смешиваешь меня со своим сыном? Я Гарун аль-Рашид, эмир правоверных, властитель Востока и Запада!
Она же била себя по лицу и говорила жалобным голосом:
Да смутит Аллах лукавого! Милосердие Всевышнего да избавит тебя от наваждения, о дитя мое! Как такая безумная мысль могла проникнуть в твой ум? Разве не видишь, что эта комната вовсе не похожа на дворец халифа, разве не помнишь, что всегда жил в ней при своей старухе матери, любящей тебя, йа Абул Гассан? Послушай меня, отгони от себя эти пустые и опасные сны, которые привиделись тебе сегодня ночью, и выпей, чтобы успокоиться, немного воды из этого кувшина!
Тогда Абул Гассан взял кувшин из рук матери своей, выпил воды и сказал, несколько успокоившись:
Может быть, и в самом деле я Абул Гассан!
И опустил он голову и, подперев щеку рукой, раздумывал с час и, не поднимая головы, сказал себе вслух, как человек, очнувшийся от глубокого сна:
Да, клянусь Аллахом! Весьма возможно, что я Абул Гассан. Да, без сомнения, я Абул Гассан. Это моя комната. Валлахи! Узнаю ее теперь. А ты, ты мать моя, а я твой сын. Да, я Абул Гассан! И прибавил он: Но какими чарами влезли мне в голову все эти безумства?
При этих словах бедная старуха заплакала от радости, убедившись, что сын ее совершенно успокоился. И, осушив слезы, она собралась уже принести ему поесть и расспросить подробно о странном сне, как вдруг Абул Гассан, с минуту глядевший куда-то неподвижным
исчезли последние сомнения, которые еще могли оставаться у него относительно прежнего звания его, и он окончательно убедился, что всегда был халифом, так как он сам послал мешок с золотом матери Абул Гассана. Он посмотрел на бедную женщину грозным взором и закричал:
Так ты полагаешь, о несчастная старуха, что не я послал тебе мешок с золотом и что не по моему приказу принес его тебе вчера мой главный казначей?! И посмеешь ли ты после этого называть меня своим сыном и уверять, что я Абул Гассан Беспутный?!
А так как мать затыкала себе уши, чтобы не слышать переворачивавших ей душу слов, Абул Гассан, взбесившись до последней крайности, не мог уже более сдерживать себя, бросился на нее с палкой и принялся осыпать ее ударами.
Тогда бедная мать не могла уже подавить боль и негодование, и она завыла, призывая на помощь соседей, и закричала:
О, беда моя! Скорей сюда, мусульмане!
Абул Гассан же, которого эти крики приводили только в еще сильнейшее раздражение, продолжал осыпать ударами старуху, приговаривая от времени до времени:
Эмир правоверных я или нет?
Мать же, несмотря на удары, отвечала:
Ты сын мой! Ты Абул Гассан Беспутный!
Между тем соседи, сбежавшись на крик и на шум
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
Ты сын мой! Ты Абул Гассан Беспутный!
Между тем соседи, сбежавшись на крик и на шум, проникли в комнату, стали между матерью и сыном, отняли палку из рук Абул Гассана и, возмущенные его поведением, схватили его. Они держали крепко и спрашивали: