Не с ума ли ты сошел, Абул Гассан, что поднял руку на мать свою, бедную старуху? Или забыл ты предписание святой книги?
Но Абул Гассан со сверкавшими от бешенства глазами закричал им:
Это что еще за Абул Гассан? Кого зовете вы этим именем?
Такой вопрос привел соседей в большое затруднение, но наконец они спросили у него:
Как?! Да разве ты не Абул Гассан по прозванию Беспутный?! А эта добрая старуха разве не мать твоя, воспитавшая и вскормившая тебя?!
Он ответил:
Ах вы, собачьи дети, ступайте прочь! Я ваш господин, халиф Гарун аль-Рашид, эмир правоверных!
Услышав такие слова Абул Гассана, соседи окончательно убедились в его безумии, и, боясь оставить на свободе человека, которого видели в таком бешенстве, они связали ему руки и ноги и послали одного из соседей за привратником дома умалишенных. И через час привратник в сопровождении двух дюжих сторожей явился с целым снаряжением ручных и ножных цепей и с хлыстом из воловьих жил. А так как при виде всего этого Абул Гассан изо всех сил пытался освободиться от веревок и осыпал бранью присутствующих, то привратник стегнул его два-три раза своим хлыстом из воловьих жил. Потом, не обращая внимания на его сопротивление и на титулы, которые он себе давал, они надели ему цепи и повели в больницу для умалишенных среди большого скопления прохожих, из которых одни наделяли его ударами кулаком, а другие толкали его ногами и называли сумасшедшим.
В больнице его заперли в железную клетку, как дикого зверя, и угостили пятьюдесятью ударами воловьего хлыста для начала лечения. И с этого дня он ежедневно, раз утром и раз вечером, получал порцию в пятьдесят ударов, так что по прошествии десяти дней переменил кожу, как змея. Тогда он одумался и сказал себе: «Вот в каком я теперь положении. Должно быть, я неправ, или все считают меня сумасшедшим. Однако не сон же все, что случилось со мною во дворце?! Ну да все равно! Не стану более раздумывать об этом, а то и в самом деле лишусь рассудка. Впрочем, не одно это остается непонятным человеческому разумению, и я полагаюсь на волю Аллаха!»
И между тем как он предавался таким размышлениям, его мать, вся в слезах, пришла проведать его и узнать, опомнился ли он от своего заблуждения. И увидела она его таким исхудалым и изнуренным, что разразилась горькими рыданиями; она подавила, однако, свое горе и нежно поздоровалась с ним; и Абул Гассан ответил на ее привет спокойным голосом, как человек в полном разуме, и сказал:
Спасение и милосердие Аллаха, благословение Его над тобою, о мать моя!
И мать была глубоко обрадована, когда услышала, что он называет ее матерью, и сказала ему:
Имя Аллаха над тобою, о дитя мое! Благословен Аллах, возвративший тебе разум и восстановивший потрясенный мозг твой!
Абул Гассан же с глубоким сокрушением ответил:
Прошу прощения у Аллаха и у тебя, о мать моя! Воистину, не понимаю, как мог я держать такие безумные речи и позволить себе излишества, на которые способен только безумец.
с тобой до тех пор, пока ты не поведешь меня вторично в дом твой и не расскажешь о причине твоей досады на меня. Вижу я, что ты имеешь что-то против меня, потому как ты отталкиваешь меня.
Абул Гассан воскликнул негодующим тоном:
Чтобы я ввел тебя опять в мой дом, о зловещее лицо, после всего зла, которое твой приход причинил мне?! Ступай прочь и покажи мне ширину спины своей!
Но халиф еще раз обнял его и сказал ему:
Ах, друг мой Абул Гассан, как ты жестоко обращаешься со мной! Если правда то, что мое присутствие было причиной несчастья для тебя, будь уверен, что я готов загладить невольно причиненный тебе ущерб. Расскажи же мне, что случилось и что пришлось тебе испытать, чтобы я мог помочь твоему горю!
И, не обращая внимания на сопротивление Абул Гассана, он присел около него на мосту, обнял его по-братски и стал ждать ответа.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
И не обращая внимания на сопротивление Абул Гассана, он присел около него на мосту, обнял его по-братски и стал ждать ответа.
Тогда Абул Гассан, покоренный ласковым обращением, наконец сказал:
Хорошо, я расскажу тебе о странных вещах, случившихся со мной после того вечера, и о несчастьях, затем последовавших. И все это случилось из-за того, что ты забыл запереть тогда дверь, а в нее и вошло наваждение
И рассказал он обо всем, что видел в действительности, но что почитал внушением шайтана, а также и о тех мучениях, которые вытерпел в доме умалишенных, и о скандале, произведенном всем этим делом в квартале, и о дурной славе, упрочившейся за ним среди соседей. И не пропустил он ни одной подробности, и внес в рассказ свой такую горячность, и рассказал обо всем виденном во дворце с такою верой в то, что все это было наваждением от шайтана, что халиф не выдержал и громко расхохотался. Абул Гассан, не зная, чему именно приписать его смех, спросил его:
Разве тебе нисколько не жаль меня, испытавшего все эти обрушившиеся на мою голову несчастья, что ты еще смеешься надо мною?! Или, быть может, ты думаешь, что я смеюсь над тобой, рассказывая тебе вымышленные происшествия?! Если так, то я сейчас уничтожу твои сомнения и представлю доказательства справедливости того, что рассказал. И с этими словами он засучил рукава, обнажил плечи и спину и показал таким образом халифу рубцы и красноту своего тела, избитого ударами воловьих жил.