Но между турецкой и другими сказками есть не только сходство, но и различия. Не вдаваясь и здесь в особые детали, отметим в турецких сказках только одну черту, с нашей точки зрения принципиально существенную. Тот, кто имел возможность сопоставлять монгольскую, якутскую, алтайскую и т. д. сказку с татарской, узбекской, турецкой и т. д, должен согласиться, что если в монгольской, якутской, алтайской и т. д. сказке всю прелесть составляют, пожалуй, картинные и яркие описания, а основной сюжет довольно сжат и шаблонен, то в турецкой сказке на первом плане стоит несомненно сюжет, фабула, само сказочное действие, а не декорации к нему.
Тем не менее описания все же есть, хотя бы и пропорционально редкие. Но они не производят такого впечатления, как, например, рассчитанные на внешний эффект описания «1001 ночи». Они более скромны и менее выигрышны. Лучше всего удается рассказчику описание женской красоты. Например: «Дочь моя, дочь моя! Ах ты, моя алмазная дочка, моя бриллиантовая дочка! Ах ты, дочь моя со щеками, что розы, с голубыми глазами, с черными бровями, с устами, круглыми, как чернильница, с губами, как черешня! Дочь моя, с двойной шейкой, с грудями, что померанцы, с пупком, как айва, дочь моя, белая, как молоко! Ах, ты вся моя жизнь! Ты молода, как четырнадцатидневная луна. Разве не жаль эти руки, подобные серебру, которыми ты собираешь розы? Как бы шипы не впились тебе в руку! Ах, разве не жаль эти золотистые кудри, которые ты вот так рассыпала по лицу?» (сказка 72).
А вот как описана страна падишаха пэри:
«после долгого пути приезжает он в страну падишаха пэри. Перед ним проходит равнина, которую не перевалить каравану, выступают горы, которые не перелететь птице; виднеются ущелья, по которым змея не протащит свои кишки. Мальчик, отдавшись на волю аллаха, едет потихоньку и попадает в такую долину, в которой и глазу не видать и следа не отыскать. Посреди этой долины большой красивый дворец, а подступы ко дворцу захватила самка-дэв и спит» (сказка 43).
Вот описание кипарисового кладбища:
«проходит через дверь пещеры: мрак, как в тюрьме; идет-идет начал виднеться просвет, и дорога приводит его к кипарисовой роще, в которой каждый кипарис поднял голову до самого неба Ни ина, ни джинна, ни шороха, ни звука. Молодец идет-идет среди кипарисов и подходит к кладбищу, глядь! а это не кладбище: стоят неподвижно без границ, без счета камни в образе человеческом, но это не камни каждый из них был человеком и превратился там в камень» (сказка 43).
В заключение приведем характерное описание матери дэвов: «вдруг является старуха в виде матери дэвов: волосы седые, глаза дыры, брови дугой, из глаз пышет адский огонь, ногти длиной в два локтя, груди, что бурдюки для масла, зубы как лопаты, губы, что лохань для стирки белья. Сама чихает, сопит, сопли подбирает, клюкой ударяет, паб учи за собой волочит, охает, задыхается, что говорит не понять» (сказка 44).
пытается передать как смысловое содержание присказки (со всеми его алогизмами), так и ритм и рифмы подлинника.
В томе VIII радловской серии Кунош поместил (отдельно от сказок) образцы таких тэкэрлемэ (стр. 182184). Тэкэрлемэ не является обязательной принадлежностью сказки: в сборнике Куноша тэкэрлемэ очерченного выше типа имеют при себе не более десяти сказок. Однако в адакалийских сказках, которые записывались более совершенно, процент тэкэрлемэ выше; имеются они и в десяти сказках, которые записал и изложил В. А. Гордлевский («Этнографическое обозрение», 1911, 34). Таким образом, здесь играет роль то обстоятельство, от кого и как записана сказка. В нашем сборнике наиболее сложные по объему и построению тэкэрлемэ имеются при сказках 3,9, 15,26, 27, 43, 77.
Если такими замысловатыми прибаутками начинается не каждая сказка, то в начале почти каждой (с присказкой или без нее) мы читаем специфические для турецкого сказочного фольклора слова: «Было не было, а то-то и то-то» Например: «Было не было, а в прежние времена были две старые старухи» (сказка 72). Это «было не было», которое по своему композиционному назначению соответствует русскому «жили-были», типично для турецких, крымскотатарских, туркменских, узбекских и многих других тюркских сказок.
Некоторые сопоставляют это с традиционным началом персидских сказок, которое иногда бывает таково: «Один день это было, а другой не было» (В. А. Гордлевский, «Указатель», стр. 541).
В сказках полукнижного типа начало всегда другое и тоже стереотипное: «Повествователи событий и передатчики преданий рассказывают так, что» (см. у нас сказки 22, 46, 54).
Не менее типичны для турецких сказок характерные концовки. После совершенно необходимой заключительной фразы («сорок дней, сорок ночей празднуют свадьбу») идет уже, так сказать, не деловая, а риторическая концовка. Концовки эти бывают различные по сложности и по наличию или отсутствию рифмующих частей. По содержанию они совершенно не связаны с фабулой и выражают иногда довольно неожиданные для читателя мысли. Вот несколько примеров: