1. «Они достигли своих желаний, достигнуть бы и нам!» (сказка 1).
2. «Они своей добились цели, а мы заляжем на постели!» (сказка 6).
3. «Они добились цели, слышу, а мы взберемся-ка на крышу» (сказка 18).
4. «С неба упало три яблока; одно тому, кто сказку сказывал; другое тому, кто сказку записал; а третье тому, кто перевел» (сказка 26).
Присказка последнего типа встречается у нас еще в сказках 6 и 38. В. А. Гордлевский («Указатель», стр. 541) приводит мнение Е. Cosquina о том, что подобного рода концовка типична для османских сказок. Надо, однако, добавить, что это не менее типично и для азербайджанских сказок (ср. хотя бы русский перевод в издании «Academia»).
Как и в отношении зачина, полукнижные сказки и здесь стоят особняком. Для них характерна концовка арабского типа: «Здесь сказке конец, и прощай» (сказки 46 и 54).
Кроме присказок и концовок, подобного же рода стереотипные выражения (разной композиционной значимости) встречаются на протяжении всего текста сказки. Несмотря на то что многие из них необычны для русской сказки, для турецкой сказки они являются органическими и типичными и, как таковые, сохранены нами в переводе. Приводим главнейшие из них:
1. «Не будем затягивать» (рассказ) встречается постоянно, указывает на перемену темпов рассказа: в дальнейшем речь пойдет только о моментах динамического характера, а статические описания и свойственные сказкам повторения будут опущены.
2. «Сказку нашу укоротим, а не то в беду влетим», или: «не будем растягивать камет не поднялся бы кыямет», или: «вот краткий вывод длинных слов», или: «коротко, вместо длинных слов» варианты предыдущей формулы, встречающиеся, однако, гораздо реже. Первые две отличаются от третьей только шутливым тоном. В основном все они указывают на то, что в дальнейшем рассказ будет сжат.
3. «А в той стороне», или: «а с той стороны», или: «а здесь». Эта формула указывает на «перемену декорации» или смену места действия. Стилистически эта фраза и по-турецки звучит так же нескладно, как и по-русски. Однако эта старинная формула до того типична и неотъемлема от текста, что мы сочли абсолютно необходимым оставить ее в том же виде и при переводе на русский язык.
4. «А мы перейдем-ка к девушке» стереотипная формула, которая обозначает переход от одного действующего лица к другому. По своей функции иногда равна предыдущей, поскольку смена места действия предполагает и смену действующих
в честь А. Н. Веселовского» и в его собственном курсе турецкой литературы, конечно, стоят выше других, с точки зрения стиля и мастерства. Старые переводы В. Д. Смирнова , прекрасные в отдельных деталях, иногда слишком сбиваются на русскую разговорную речь, заслоняющую турецкий стиль. Что же касается нашего перевода, то мы пытались дать читателю посильное представление и о строе турецкой речи, прекрасно, конечно, понимая, что пересаживать на почву русского языка всю турецкую фразу, как таковую, и невозможно, и ненужно. С другой стороны совершенно ликвидировать в своем переводе перспективу и пропорции турецкого предложения мы не решались, да и не считали себя вправе делать это. Образно говоря, наш перевод занимает среднюю позицию между «Персидскими сказками» А. А. Ромаскевича, с их резко выраженным принципом дословного перевода, и «Анекдотами о Насрэддине» В. А. Гордлевского, с его (как нам кажется) основной ориентацией на русский стиль перевода.
Мы рассуждали так: в русских сказках (и по-русски вообще), положим, не говорят: «в один из дней». Но ведь это стилистически необычное для нас сочетание с точки зрения грамматики русского языка выражено правильно и для нас материально понятно. А если так, то мы должны брать именно его, поскольку оно выражено по-русски грамматически правильно и стилистически передает турецкий оригинал. Или еще пример. Нет ничего легче, чем заменить слова «было не было» словами «жили-были», и тогда все возражения умолкнут. Но ведь тогда турецкая сказка по стилю совпадет с русской, а этого-то никак нельзя допускать, кроме тех, разумеется, моментов, где такое совпадение объективно существует.
Мы, конечно, отказались от того, чтобы при переводе турецких сказок пользоваться только тем лексическим запасом, к которому прибегают русские сказки. Но, с другой стороны, мы считали бы неправильным черпать из русского литературного языка такие слова и термины, которые по своей специфике явно не подходят для фольклора, носят характер модернизмов и т. д. Поэтому русской литературной лексикой мы могли пользоваться с довольно большим ограничением. Это соображение, в частности, побудило нас отказаться от употребления слова «юноша», которым удобно было бы обозначать героя сказок с точки зрения единства термина. Тем не менее мы считали, что слово «юноша» типично не для русского фольклора, а для старинных хроник и повестей, и в старом народном быту не употреблялось. Но этой позицией мы создали себе затруднения, обратившись к синонимам: парень, молодец и йигит (джигит) , из которых последнее является словарным новшеством, имеющим, однако, некоторую «зацепку» в распространенном слове «джигит», а первые два имеют специфический и довольно узкий круг употребления. Мы вышли из положения так: переводим «парень» там, где этот последний изображен в бытовом плане при благодушном и сочувственном отношении рассказчика, и «молодец» там, где сказка строится в эпическом плане.