Не пора ли государю спать-отдыхать? День нынче, строго сказал Матвеев, показывая, кто тут хозяин и сразу же определяя свое право влиять на малолетнего царя.
Петра увели в опочивальню. Государя уже покормили, так что и спать пора после обеда. А вот все остальные, собравшиеся в Грановитой палате, не ели, ждали приезда Артамона Сергеевича.
Где Иван, Марфа и Софья? спросил Матвеев.
Иван спит уже. Он тут. А Софья с Марфой на богомолье уехали, отвечала Наталья Кирилловна, провожая своего воспитателя к столам, что накрыли прямо в палате Боярской Думы.
Можешь остаться, сказал Матвеев, понимая, что будучи даже царицей, Наталья оставалась бабой, а значит, должна бы уйти и не мешать мужам пировать.
Так что слова должны были прозвучать.
Тут уже были и Юрий Алексеевич Долгоруков, и многие из Нарышкиных. Нужно было многие дела обсудить. Как были уверены собравшиеся люди начинается их время, и нужно наметить, кого казнить или отстранить, ну а кого и миловать.
Глава 4
11 мая 1682 года
Вот что случилось, товарищи кричал мужик, который был, вроде бы как, моим отцом.
Словам Ивана внимали. По крайней мере, я пока не слышал иных голосов, никто не перебивал его. Так что я лежал в телеге и без особого труда играл раненого человека. Разве сложно это делать, если и так весь в крови?
И тут замолчал и мой отец. Хотя до того, как мне показалось, он уже находил отклик у стрельцов. Что же переменилось?
Где он? Отчего я ещё до сих пор не содрал шкуру с того вора? услышал я истошный крик [в это время слово «вор» употребляется в том числе и для обозначения любого разбойника или даже государственного изменника].
Было видно никакие аргументы, в том числе, что я ранен и лежу при смерти, не могут остановить того, кто сейчас так разгневанно требует моей смерти.
В том, что это Горюшкин, я не сомневался. Пока мы шли до Стрелецкого приказа, успел я наслушаться и о том, каков нрав у полковника, и какой он при этом скотина. И почему эта фамилия в двух временах для меня становится синонимом человека, впитавшего в себя самые низменные и преступные качества? Кто так шутит со мной?
Полковник, судить потребно десятника! Стрельцы правды хотят! пробасил мой отец.
Вот только я слышал в этом голосе некоторую обречённость, нерешительность. Таким тоном говорит боец, когда предлагает прикрыть отход отряда, понимая, что шансов выжить при этом нет. Решительно, но прощаясь.
А-а! Поди прочь, сотник! Ты на плаху пойдёшь последующим за то, что сына воспитал вором! продолжал напирать Горюшкин.
Я приподнялся в телеге, чтобы не только слышать, но и видеть происходящее. И всё-таки идея бежать к казакам теперь казалась мне не столь безрассудной. Но такой ли я? Нет, не такой. Все потеряв в прошлой жизни, я в любой другой, если только неведомые силы мне будут давать шансы начать все с начала, буду стремиться получить, как говорится, «полную чашу».
Отец а там, наверное, есть и мать, возможно, ещё и другие родственники. Я не питал к этим людям тех искренних чувств, которые можно испытывать к близким. Однако внутри меня что-то шевельнулось. Я, потеряв всю свою семью, пусть до конца в этом себе ещё не признался, но хватался теперь за соломинку, за тонкую верёвку в поисках какого-нибудь якоря, чтобы хотелось жить. Я не могу жить только для себя, так воспитан, такие принципы имел раньше. Я жил для своего Отечества, для своей семьи. Ту семью мне не дано было уберечь, родных моих. А вот эту Обязан. Может, и в этом тоже мое предназначение. Ну не зря же все вот это моя новая жизнь в конце семнадцатого века!
Григорий Иванович, ты ж не серчай так Разумею я все Сына накажу плетьми А тебе триста рублев дам, отец начал лебезить перед полковником.
Что же это я слышу, ну и дела! Взятку предлагает родитель? За что? За то, что за мной правда?
Триста рублев? И мастерская твоя мне перейдет И все, что есть в ней! будто бы нехотя, но я-то видел, как загорелись глаза у полковника, торговался Горюшкин.
Отец посмотрел на меня таким печальным взглядом. Понятно, что полковник требует очень многое, наверное, все, что
есть у сотника Стрельчина, у моего родителя.
Добро сказал отец, и я даже увидел, как слеза потекла из его глаза.
Спасибо, конечно, я проникся такой жертвой. Но
Нет Не добро! Прости, отец. Но я не отрок, сам решаю. Когда даешь вору, то он ворует еще больше. Даешь взятку мзду, а после и всегда придется давать. Порочный круг разрывать нужно! сказал я.
Отец, было видно, хотел мне ответить, но я уже обращался к Горюшкину.
Полковник, ты поговорить со мною хочешь? Нарушить заповеди Господни стремишься? выкрикнул я, приподнимаясь и неловко выбираясь из телеги.
Голова кружилась, но решительность и какая-то злость, жажда найти правду подталкивали меня к действию. Это, может, для всех собравшихся здесь, во дворе Стрелецкого приказа, неважно, что девочка-подросток была едва-едва не изнасилована, а к тому ж избита, опозорена, что я и убил-то полуполковника только лишь потому, что он сам на меня попёр с саблей.
Не я начал. Но дальнейшие события не могут пройти без моего деятельного участия.
Так что про заповеди? напомнил я, когда Горюшкин сразу не ответил.