По шесть рублев каждому дам! нехотя сказал сотник, а у стрельцов сразу же проявилось на лицах «чувство солидарности».
И вновь тряска, а я лежу и изображаю раненого. А, нет, не изображаю. В какой-то момент даже начала кружиться голова. Вот смеху будет, если я так доизображаюсь, что от потери крови того. Шучу, пусть и по-черному, со смертью играю. Довезут.
К кому? К полковнику, наверняка. Горюшкин Как же меня выворачивает от этой фамилии. Даже если полковник, что носит эту фамилию, и был бы хорошим человеком, он все равно будет мне противен и даже ненавистен.
Скоро мы въехали на какой-то двор. Я не видел, но слышал и ощущал, что вокруг собирается все больше людей. Приподнялся, чтобы рассмотреть происходящее. Это был достаточно просторный двор, окруженный домами, словно казармами. Может, это они и были.
А потом передо мной стали мелькать многие лица, бородатые, нередко со шрамом. Людей становилось все больше, и все сплошь вооруженные, в кафтанах стрельцы, по всему видать.
Иван, я разумею, что Егор сын твой, но полковник не простит оного. Говорить нужно! Подметное письмо пришло от Хованского сказал мужик, смотрящий на меня, но обращающийся к моему отцу. Токмо батюшка-воевода наш и спасет.
От Хованского? спросил я. Будет у меня к вам, стрельцы, разговор.
Значит, что? Началось? Стрелецкий бунт? Подметное письмо это листовка, призыв. И лежать вот так мне теперича невместно. Вот И думать начинаю уже словами, что никогда не использовал.
Нужно действовать.
Нам еще, Егор, сперва от Горюшкина отбиться! Опосля разговоры разговаривать, сказал отец.
От Горюшкина? Отобьемся! отвечал я.
11 мая 1682 года
Английская карета, украшенная синим бархатом по бокам, казалась на улицах Москвы чужой. Нет, каретами столицу России не удивишь, особенно рядом с Кремлем. Но такой, когда еще и кучера были в своей форме, на английский манер, да конская упряжь украшена перьями Такого выезда не было ни у кого.
Чего ни сделаешь для своей жены, если она не взращенная в тереме русская женщина, а свободная нравом англичанка. Да, Евдокия Гамильтон, уже сколько лет десять назад умерла. Но для ее мужа словно живая. Прорастила в этом мужчине, тоже преклонного возраста, западничество. Оно уже корни пустило, и раскидистая крона дерева отбрасывала тень и на царя Алексея Михайловича, и на многих других русских людей.
Артамон Сергеевич Матвеев ехал по московской улице с чувством победителя. Он, пусть далеко не молодой человек, возвращался из опалы наполненным энергией. Почти шесть лет этот господин копил в себе, основанную на озлоблении и желании доказать всем свое превосходство, тягу к крутому изменению России. То, что шло ни шатко ни валко при Алексее Михайловиче, сейчас могло быть внедрено полноценно и быстро. Пришло время Артамона Матвеева так считал этот человек.
Карета въехала на территорию Кремля через Спасские ворота. Стоящие на карауле стрельцы даже не пробовали останавливать такой экипаж. Да и были предупреждены о приезде, как некоторые считают, истинного хозяина Кремля в ближайшее время.
Карета остановилась у Красного крыльца Грановитой палаты. Невиданная почесть, встречать тут будь кого, кроме государя. На ступеньках стояла Наталья Кирилловна, в девичестве Нарышкина.
Артамон Сергеевич дождался, когда слуги поставят ступеньки, обшитые красным бархатом, сам открыл дверцу кареты и чинно, высоко подняв подбородок, сошел на расстеленную красную дорожку. Сделав несколько шагов, мужчина остановился. Наталья Кирилловна, вдовая царица, сама спустилась к своему воспитателю.
Дядюшка, поздорову ли? Как же я рада видети тебя. Нынче нас никто же не низложит. Будь же сыну моему первым советником и опорою! сказала Наталья Кирилловна и
Даже стоящий неподалеку стрелец-рында и тот расширил глаза, ибо произошло невиданное: царица поцеловала руку пока даже не боярину, и не своему отцу [рында стража, телохранитель].
Что в силах моих, царица, что в моих силах и с Божией помощью, сказал Матвеев и направился вверх по лестнице.
Внутри уже все было готово для того, чтобы встречать дорогого Нет, не гостя, скорее хозяина.
Ваше величество, сказал Артамон Сергеевич, когда из-за спины одного из братьев царицы, Мартемьяна Кирилловича, выглянул малолетний царь.
А с чего на немецкий манер, дядька, обращаешься ко мне? с интересом, уже без опаски, выйдя из своего «укрытия», спрашивал Петр Алексеевич.
Тебе видится сие сомнительным, государь? спросил Матвеев, желая присесть на корточки, чтобы быть одним ростом с царем.
Но не стал сгибать колен, с удивлением видя, насколько же Петр высок. Еще немного, и самого Матвеева перерастет.
Я не
знаю, дядька. Странно сие, отвечал государь.
Не прошло еще и двадцати дней, как Петр Алексеевич был провозглашен царем. Эта победа казалась венцом величия Нарышкиных. Всё, теперь они в силе. Раньше нужно было ждать милости от потомства Милославских, и эта милость была. Нынче Нарышкины считали, что пришло их время являть свою заботу за потомством от первой жены царя Алексея Михайловича. И будет милость с заботой, не оставят, как думали все, победители Милославских.