Ваш пациент. Чем он болен?
Синдром Котара.
Котар! Редкий зверь И какое вы предложили лечение?
Натаниэль Доу резко остановился. Он сделал это так неожиданно, что молодой доктор, последовав его примеру, едва не упал.
Лучше скажите мне, Степпл, что это еще за Загеби? Доктор Доу пристально поглядел на бывшего ученика.
Простите, сэр?
Мне сообщили, что моего пациента будет лечить некий доктор Загеби.
Простите, сэр. Мне незнакомо это имя.
Неужели?
Доктор Доу продолжил путь, Степпл не отставал. Они поднялись на третий этаж, вышли в коридор. По обе стороны располагались двери палат и процедурных кафедр.
Доктор Степпл кашлянул, не зная, как сказать то, что хотел, и неловко начал:
Я уж было понадеялся
Что я вернулся? Нет уж, этому не бывать. Оставьте надежду, Степлл.
Да, сэр. Я помню ваши слова: «Надежда медленный яд».
Может, надежда и была медленным ядом, но вот мгновенно действующим ядом исходил взгляд двух злобных и колючих глаз, встретившийся со взглядом доктора Доу. Старуха-медсестра выглядывала из круглого окна в двери кафедры сердечной депривации, отчего казалось, что ее голова отделена от тела и помещена в какой-то аквариум.
Гертруда Грехенмолл. Тварь, которой доктор Доу с удовольствием
лично ампутировал бы голову. Старшая медсестра больницы была самым подлым и коварным человеком из всех, кого доктор знал. Хотя по правде он вообще сомневался в том, что она человек. Скорее уж, она была мерзостным порождением Ворбурга.
Внутри у доктора Доу разлилось теплое, приятное чувство, когда он отметил страх, на мгновение промелькнувший в глазах сестры Грехенмолл. Но он пришел сюда не за ней.
Дверь одной из попавшихся на пути процедурных кафедр была открыта. Хирургические машины стояли там со вскинутыми скальпелями и иглами. Повсюду была кровь, словно недавно на этой кафедре проходила не операция, а разрывание на куски. Доктор Доу узнал почерк.
Карвера все еще подпускают к пациентам? с досадой спросил он.
Да, сэр. Сейчас он в любимчиках у господина главного хирурга.
Разочарован.
Они прошли мимо больших портальных дверей в хирургический театр когда-то доктор Доу проводил там свои операции под восхищенными и одобряющими взглядами джентльменов-врачей, приезжавших понаблюдать за его работой со всех концов города. Вероятно, Карвера с его топорной секцией и балаганными ужимками туда даже на револьверный выстрел не подпускают: невзирая на протежирование главного хирурга, его методы всегда отталкивали чопорных докторов из Старого центра, Сонн и с Набережных
Доктор Степпл между тем во все глаза глядел на своего бывшего учителя. Он сразу же понял, что тот стал намного холоднее, намного более отчужденным. Он знал, что происшествие в больнице, из-за которого доктор Доу покинул свой пост, надломило его, и, разумеется, он был осведомлен о постигшем его вскоре личном несчастье. Натаниэль Френсис Доу и прежде был убежденным мизантропом, но сейчас перед доктором Степплом предстал человек, который будто прошел долгую кровавую войну вкупе с тюремным заключением и вдобавок узнал о собственном смертельном недуге. Гневный прищур ни на миг не меняется, поджатые губы не смягчаются, и если прислушаться, кажется, будто у него в груди тикает часовая бомба.
Натаниэль Френсис Доу чем-то действительно напоминал бомбу, которая грозила вот-вот взорваться. Как бы то ни было, путь ему преграждать не стоило: он пришел сюда за своим пациентом, и без него он не уйдет, пусть хоть провалится крыша больницы, а стены сложатся внутрь. От его решимости мороз пробирал даже доктора Степпла, который и без того постоянно чувствовал озноб и хронически не мог согреться.
Вскоре доктор Доу и едва поспевающий за ним Стивен Степпл оказались у тупиковой палаты коридора на третьем этаже. На двери висела табличка: «Палата 39. Особый уход». «Особый уход» на деле значил «особый уход из жизни». Сюда отправляли умирающих с бьющимся сердцем эту палату означенные пациенты уже не покидали.
В голове у доктора Доу сверлом прокручивалась мысль: «Он еще жив. Я должен успеть. Я должен»
Перед дверью «39/о.у.» стояли Бергман и Фольмер, личные прихвостни доктора Грейхилла. Безмозглые злобные типы, способные лишь бездумно выполнять приказы своего начальника. Мастера запугивать пациентов и профессиональные господа-усмирители, с ними предпочитали не сталкиваться даже служащие больницы. Впрочем, доктор Доу был из числа тех немногих, кто их не боялся.
С дороги! велел он с такой яростью в голосе, что даже Бергман, который, казалось, мог проглотить его целиком, и Фольмер, при подобном исходе закусивший бы его цилиндром (с него бы сталось), вздрогнули и нерешительно переглянулись.
Сэр, вы не должны
У доктора Доу не было ни времени, ни желания выслушивать, что он там не должен.
Вам лучше убраться с моего пути, или вы забыли, кто я такой?!
Нет, сэр, доктор Доу, не забыли, но мы не можем
Натаниэль Доу не стал дослушивать и одну за другой открыл защелки на саквояже. С каждым «клац» оба громилы судорожно и шумно сглатывали. Они побелели, губы их затряслись, но применить свое средство убеждения жуткому доктору все же не довелось.