Лялька, увидев блюдо с пирогами, тут же схватила один пирожок и, засунув его в рот, блаженно зажмурилась.
Можно и борщ, и вареники, и все, что есть, промычала она с набитым ртом. Вкусно ужасно!
Тетушка засуетилась возле плиты.
Сейчас-сейчас, сказала она, только подогрею. И тут же поставила на стол еще одно огромное блюдо, заваленное ватрушками, плюшками, пампушками и еще какими-то рогаликами.
Вот это да! ахнула Лялька. Вот бы мне такую тетю.
Мы с тетей Викой засмеялись.
Тогда бы ты очень быстро перестала в дверь пролезать, сказала я.
А Лялька отмахнулась.
Ты-то пока что пролезаешь. А я чем хуже?
Тетя Вика разлила по тарелкам настоящий украинский борщ красный, наваристый, посыпанный сверху укропом. И в каждую тарелку бухнула по столовой ложке густой сметаны. Мы принялись уплетать его за обе щеки, закусывая пирогами. А пироги попадались разные: и с мясом, и с рисом, и с луком и яйцами. Я так и не поняла, какие из них были вкуснее. Все одинаково таяли во рту.
После вареников и чая с плюшками мы прямо за столом начали клевать носами. Оно и понятно на бессонную ночь наложился немыслимый пережор, и нам, естественно, захотелось спать. Бороться со сном было если не бессмысленно, то по крайней мере очень трудно. И мы, уговаривая себя, что приляжем только на полчасика, завалились на приготовленные заботливой тетей Викой постели
и вырубились на целых два часа.
Проснулась я от телефонного звонка. Макс звонил из Мюнхена. До сих пор ему, видите ли, никак не удавалось до меня дозвониться то из-за разницы во времени (что-то ночью, когда мне звонила его секретарша, разница во времени им не помешала), то из-за переговоров, то из-за чего-то еще. Короче, только теперь он смог дозвониться и очень интересовался, как мы добрались.
У вас все в порядке? кричал он из Мюнхена. Однако связь была такой плохой, что я с трудом разбирала слова. Гаишники по дороге не приставали?
Нет, не приставали, крикнула я в ответ. Вот только...
Но тут на линии начались совсем серьезные помехи, и я некоторое время слышала только Максово «алле-алле!» и больше ничего. Он же меня вообще не слышал. Потом связь возобновилась, и Макс, опасаясь новых неполадок на линии, быстро заговорил:
Марьяша, ты передала то, что я тебя просил? Что? Ничего не слышу. Передай, пожалуйста!
Тут на линии снова начались помехи и связь оборвалась. В результате мы так ни о чем и не поговорили: ни о любви, ни о погоде. Выходит, что он позвонил только ради того, чтобы узнать, передала ли я его посылку с конфетами или нет...
«А кому, собственно, предназначаются эти конфеты? подумала я. И чего это он о них так печется?»
Неведомая доселе ревность второй раз за сутки зашевелилась в моей душе.
Я отправилась в прихожую и стала рыться в наших вещах в поисках двух расписных пакетов, один из которых предназначался мне, а другой для передачи. Однако никаких пакетов в прихожей что-то не наблюдалось.
«Значит, оставили их в машине», решила я и хотела было уже возвратиться в спальню, но тут, приподняв один из рюкзаков, я обнаружила под ним два фирменных пакета. В одном лежали три коробки конфет, в другом две и большой желтый конверт.
Вот черт! выругалась я. И кто же это додумался бросить рюкзаки прямо на пакеты?
Я вытащила конверт и стала читать адрес, по которому нужно было отнести посылочку. Однако, перечитав его несколько раз, я некоторое время пребывала в легком ступоре. Разумеется, не адрес поразил мое воображение адрес, как адрес. Но вот имя, которому он принадлежал, меня возмутило до крайности. «Зое Адамовне Мельниченко», было выведено на конверте размашистым почерком Макса.
Вот те раз, присвистнула я. Картина Репина «Приплыли». Это что еще за Зоя Адамовна такая? И почему я должна возить ей от Макса конфеты? Это что еще за фокусы?
Я не на шутку разозлилась и, бросив конверт в угол прихожей на рюкзаки, отправилась будить разоспавшуюся Ляльку.
Вставай давай, рявкнула я в сердцах на ухо подруге. Время пятый час, а нам еще эти чертовы конфеты везти, чтоб они провалились.
Лялька потянулась, не открывая глаз.
Чего орешь-то? беззлобно спросила она. Кто звонил?
Я стала спешно натягивать на себя джинсы.
Вставай, повторила я. Весь день проспали, сыщицы хреновы.
Лялька разлепила глаза и, привстав на локте, поинтересовалась:
Так кто звонил-то, и чего ты такая злая?
Господин Белопольский звонили, с сарказмом ответила я. Интересовались, доставили ли мы по назначению его чертовы конфеты.
Я с остервенением стала расчесывать свои волосы.
Ну и что? поинтересовалась Лялька.
Что-что?
Ну злая-то такая почему? Не из-за конфет же.
Лялька снова брыкнулась на подушки и сладко потянулась. А я, на время перестав рвать на себе волосы, отвернулась от зеркала и сообщила ей душераздирающую новость:
А ты знаешь, кому предназначаются эти конфеты? спросила я.
Ну?
Некой Зое Адамовне. Я сделала предельно выразительное лицо, но на Ляльку мое сообщение никакого впечатления не произвело.
Ну и что? опять спросила она. Что в этом такого особенного?
Я удивлялась своей подруге. Я поведала ей о том, что мой Макс дарит какой-то женщине презенты, да еще при этом меня использует в качестве передаточного звена, а она ничего особенного в этом не видит.