«Как вы доехали, милые друзья? Я после вас еще несколько дней находился в том же упадке духа и не мог работать. Нынче 2-й день стал оживать и начал о Гоголе мне интересно» (86, 113).
«1888 г. Январь? Москва.У меня есть прекрасная статья о Гоголе под заглавием: Гоголь, как учитель жизни (курсив Л. Н. Толстого. В.Р.), выставляющая с поразительной ясностью и силой высоту христианско-нравственную жизни и смерти и писаний Гоголя. Статья идет в разрез со всем тем, что в продолжение вот уже скоро 50 лет лжется в нашей литературе о Гоголе; но выставляет всё это так, что спорить нельзя, а можно только устыдиться. Я дал мысль об этой статье ее автору для составления народной (в самом широком смысле) книжки о Гоголе, и автор исполнил эту мысль сверх моего ожидания превосходно. Хотите ли вы напечатать эту статью? Скоро ли можно ее напечатать, если она вам понравится? Какой гонорар вы определите автору, самому бескорыстному человеку, но живущему только своим трудом? Вот вопросы, на которые очень прошу вас ответить.
Уважающий вас Л. Толстой.
Да, забыл, если статья вам понравится, то после какого времени, после ее появления в журнале, вам не помешает ее напечатание отдельно? Хочется мне написать хорошенькое предисловие к этой статье, но не знаю, удастся ли, и потому не обещаю и буду просить вашего мнения независимо от этого» (64, 139140).
Но это только отчасти так. Ситуация становится более проясненной, если соотнести предисловие 1888 г. с работой Толстого «О Гоголе», написанной спустя 21 год в 1909 г.
В восьмидесятые годы, когда, по мысли Толстого, нужно было реабилитировать Гоголя, вернуть в орбиту духовных исканий России его предсмертные письма, диссонансом могла бы прозвучать критика идеологических убеждений предшественника. Предисловие было написано в мягких тонах с акцентировкой на том, что могло бы вызвать симпатию
у читателя к Гоголю как художнику и мыслителю.
Л. Н. Толстой. Москва. Фотография Ю. Мебиуса. 1909 г.
В 1909 г. в краткой, но довольно жесткой форме Толстой отметил «огромный талант» Гоголя-художника, «прекрасное сердце» писателя и его «небольшой, несмелый, робкий ум» (38, 50).
В яснополянской библиотеке хранятся два экземпляра «Выбранных мест из переписки с друзьями», вошедшие в собрания сочинений 1857 и 1889 гг. Обе книги хранят многочисленные пометки Льва Толстого. Обращает внимание на себя характер этих пометок.
Только три страницы обоих изданий содержат загнутый на толстовский манер уголок, да и то один из них расправлен. Отсутствуют так часто встречаемые у Толстого ногтевые пометки. Зато много отчеркиваний и подчеркиваний карандашом, часто встречаются знак «NB» (отметь: хорошо), баллы от 0 до 5 с плюсами и минусами, не столько выражающие оценку прочитанному, сколько определяющие степень глубины затронутых Гоголем проблем естественно, с точки зрения Толстого-читателя.
К особенностям чтения «Выбранных мест» следует отнести и многочисленные перечеркивания и зачеркивания целых глав или отдельных абзацев в них. Причем Толстой в издании 1887 г. не ленился зачеркивать большие массивы текста, порой до 2025 страниц.
Эффект такой, что Толстой как будто рядом с тобой и ты являешься соучастником процесса отбора писателем фрагментов переписки с целью включения их в выпускаемую издательством «Посредник» книгу о Гоголе.
Сохранившиеся на страницах двух изданий пометки часто заметно отличаются по содержанию и направленности друг от друга. Это было связано с особенностями духовного развития писателя: за год до смерти его восприятие писем Гоголя далеко не всегда совпадало с предшествующими впечатлениями от прочитанного.
Чтение «Выбранных мест из переписки с друзьями» не могло не стать для Толстого захватывающим. Захватывающим стал и сам факт погружения в мир диалогического общения двух великих представителей русской культуры. Появилась возможность соединить в одном временном пространстве три эпохи: две из XIX века и одну из века текущего.
мест». В гоголевском тексте он отчеркнул 25 строк:
«Сердце мое говорит, что книга моя нужна и что она может быть полезна. Я думаю так не потому, что имел высокое о себе понятие и надеялся на уменье свое быть полезным, но потому, что никогда еще доселе не питал такого сильного желанья быть полезным. От нас уже довольно бывает протянуть руку с тем, чтобы помочь, помогаем же не мы, помогает Бог, ниспосылая силу слову бессильному. Итак, сколь бы ни была моя книга незначительна и ничтожна, но я позволяю себе издать ее в свет и прошу моих соотечественников прочитать ее» (3, 329; все отмеченное Толстым при чтении выделено здесь и далее курсивом; полужирный курсив и другого рода выделения, если они не оговорены специально, принадлежат мне. В.Р.).
«Я все откладываю, как будто еще далеко, а оно во всяком случае близко. Это хорошо и нужно не только потому, что избавляет близких от сомнений и колебаний, как поступить с трупом, но и потому, что голос из-за гроба бывает особенно слышен. И хорошо сказать, если есть что, близким и всем в эти первые минуты» (53, 14).