«Л. Н. наслаждается Пушкиным, читал его все последние дни. Восхищался его отдельными заметками, этими перлами ума. Читал вслух его записки, анекдоты, мысли. Между прочим, особенно хвалил заметку об эгоизме, которую тоже прочел вслух» .
«Чем более мы холодны, расчетливы, осмотрительны, тем менее подвергаемся нападениям насмешки. Эгоизм может быть отвратительным, но он не смешон, ибо отменно благоразумен. Однако есть люди, которые любят себя с такою нежностью, удивляются своему гению с таким восторгом, думают о своем благосостоянии с таким умилением, о своих неудовольствиях с таким состраданием, что в них и эгоизм имеет всю смешную сторону энтузиазма и чувствительности.Л. Н., обращаясь к Гольденвейзеру:
Это и по вашей части кончилось и в литературе и в музыке.
Бутурлин выразил мнение, что этот упадок искусства есть временное явление.
Л. Н.: Не думаю.
И Л. Н. объяснил это тем, что наша культура доходит до конца, как римская отошла. Признак декаданс, как эта потребность искать в новых формах не в глубине понимания, а в формах. Искание новых форм только потому, что нет содержания» .
Продолжая рассказ об июльском вечере в яснополянской гостиной, А. Б. Гольденвейзер обратил внимание на пиететное отношение Толстого к Пушкину:
«Л. Н. прочитал вслух неподражаемо всю сцену из Пиковой дамы у графини, приход Томского и проч. Он сказал:Как это все хорошо повести Белкина. А уж Пиковая дама это шедевр.
Когда кончил читать, он сказал:
Так умеренно, верно, скромными средствами, ничего лишнего. Удивительно! Чудесно! И как это странно: были Пушкин, Лермонтов, Достоевский А теперь что? Еще милый, но бессодержательный, хотя и настоящий художник, Чехов. А потом уж пошла эта самоуверенная декадентская чепуха. А главное, эта самоуверенность!»
7 сентября 1907 г. А. Б. Гольденвейзер записал в своем дневнике:
«Лев Николаевич вспомнил Пушкина и сказал:Лучшие писатели всегда строги к себе. Я переделываю до тех пор, пока не почувствую, что начинаю портить. А тогда уже, значит, надо бросать. А портить начинаешь потому, что сначала, пока наслаждаешься своей работой, пока она твоя, прилагаешь к ней все духовные силы. Потом, когда основная, первоначальная мысль все более и более перестает быть новой и становится как бы чужой, надоедает, начинаешь стараться сказать что-нибудь новое и портишь, искажаешь первую мысль» .
А. Б. Гольденвейзер выдающийся пианист, друг и единомышленник Л. Н. Толстого
Суровые слова Толстого в адрес светской литературы, в том числе и Пушкина: «пища не скажу дурная, но не существенная» (25; 526) прозвучали в 1884 г. в работе «Речь о народных изданиях». В ней содержалось программное обоснование издательства «Посредник», ядром которого должны были стать выпуски произведений мудрецов мира, лучшие образцы фольклорного творчества, религиозных и художественные текстов, по духу близкие к народной литературе. По мере становления издательского дела «Посредника» русская литература заняла в нем достойное место. Ушла в прошлое резкость толстовских оценок в её адрес. Они наполнились объективным смыслом.
Если бы меня спросили, вопрошал Толстой в разговоре о русских писателях с А. Б. Гольденвейзером (1901), кого из русских писателей я считаю наиболее значительными, я назвал бы: Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Герцена, которого наши либералы забыли, Достоевского, которого они совсем не считают. Ну, а затем: Грибоедова, Островского, Тютчева. Из произведений Гоголя Л. Н. совсем не любит «Тараса Бульбу». Очень высоко ставит: «Ревизор», «Мертвые души», «Шинель», «Коляску» («игрушечка шедевр»), «Невский проспект». У Пушкина считает неудачным произведением «Бориса Годунова».
О себе я не говорю, не мне судить о своем значении .
В поздний период творчества Толстой поставил важную задачу перед собой как художником создание произведений для народа, которые выражали бы его духовную сущность и в то же время способствовали бы развитию культуры чтения.
Проблемы, поставленные Толстым, необычайно актуальны сегодня в век умышленного духовного растления целых поколений, пропаганды уродливых вкусов, торжества дьявольской злобы. Литературные вкусы подавляющего большинства от детей до старцев, говоря словами Пушкина, «грубо площадны». Человечество втянуто в бесконечную «мыльную оперу», его элита бравирует эпатажным авангардизмом. «Занимательность» совсем иного толка завладела людьми. Гончаров на ста страницах описал сон Обломова, но так это сделал, что читатель чувствует живую душу героя. У сегодняшних поколений душа спит, над всем властвуют инстинкты тела. Этакий новый тип животного, даже не растительного, прозябания. Овцы без пастырей
Пушкин предложил подлинную демократизацию искусства через реформу языка, вторжение народного самосознания в книжную литературу, через установку на простоту, ясность и доступность формы, через отражение глубинных смыслов народной жизни, пророчески-просветительскую деятельность творца, носителя свободного духа и Божественного глагола.