«Юлай повторил на татарском языке вопрос Ивана Кузмича. Но башкирец глядел на него с тем же выражением и не отвечал ни слова.Якши, сказал комендант, ты у меня заговоришь. Ребята! сымите-ка с него дурацкий полосатый халат да выстрочите ему спину. Смотри ж, Юлай: хорошенько его!
Два инвалида стали башкирца раздевать. Лицо несчастного изобразило беспокойство. Он оглядывался на все стороны, как зверок, пойманный детьми. Когда ж один из инвалидов взял его руки и, положив их себе около шеи, поднял старика на свои плечи, а Юлай взял плеть и замахнулся, тогда башкирец застонал слабым, умоляющим голосом и, кивая головою, открыл рот, в котором вместо языка шевелился короткий обрубок.
Когда вспомню, что это случилось на моем веку и что ныне дожил я до кроткого царствования императора Александра, не могу не дивиться быстрым успехам просвещения и распространению правил человеколюбия. Молодой человек! если записки мои попадутся в твои руки, вспомни, что лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений.
Все были поражены.
Ну, сказал комендант, видно, нам от него толку не добиться. Юлай, отведи башкирца в анбар. А мы, господа, кой о чем еще потолкуем.
Мы стали рассуждать о нашем положении, как вдруг Василиса Егоровна вошла в комнату, задыхаясь и с видом чрезвычайно встревоженным.
Что это с тобою сделалось? спросил изумленный комендант.
Батюшки, беда! отвечала Василиса Егоровна. Нижнеозерная взята сегодня утром. Работник отца Герасима сейчас оттуда воротился. Он видел, как ее брали. Комендант и все офицеры перевешаны. Все солдаты взяты в полон. Того и гляди злодеи будут сюда» (V, 362).
«лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от улучшения нравов, без всяких насильственных потрясений» вот та мысль, которая станет ведущей для автора будущего романа о событиях 1812 года.
В 1907 г. 28 мая в яснополянском доме зашел разговор о первой русской революции. В этой связи Маковицкий привел разговор Л. Н. с сыном Ильей Львовичем:
«Илья Львович рассказал о том, о чем теперь пишут в газетах: о бунте мужиков и как случилось, у Толмачева, что стражники убили бабу.Последний нижний уголок Толстой загнул, обозначив финальную страницу «Пиковой дамы»:Русский бунт бессмысленный и еще какой-то, сказал Л. Н.
Илья Львович: Дикий.
Л. Н.:и дикий ». (Маковицкий, кн. 2. С. 442)
«Все обступили Германна. Прочие игроки не поставили своих карт, с нетерпением ожидая, чем он кончит. Германн стоял у стола, готовясь один понтировать противу бледного, но все улыбающегося Чекалинского. Каждый распечатал колоду карт. Чекалинский стасовал. Германн снял и поставил свою карту, покрыв ее кипой банковых билетов. Это похоже было на поединок. Глубокое молчание царствовало кругом.Чекалинский стал метать, руки его тряслись. Направо легла дама, налево туз.
Туз выиграл! сказал Германн и открыл свою карту.
Дама ваша убита, сказал ласково Чекалинский.
Германн вздрогнул: в самом деле, вместо туза у него стояла пиковая дама. Он не верил своим глазам, не понимая, как мог он обдернуться.
В эту минуту ему показалось, что пиковая дама прищурилась и усмехнулась. Необыкновенное сходство поразило его
Старуха! закричал он в ужасе.
Чекалинский потянул к себе проигранные билеты. Германн стоял неподвижно. Когда отошел он от стола, поднялся шумный говор. Славно спонтировал! говорили игроки. Чекалинский снова стасовал карты: игра пошла своим чередом.
З А К Л Ю Ч Е Н И ЕГерманн сошел с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!..Лизавета Ивановна вышла замуж за очень любезного молодого человека; он где-то служит и имеет порядочное состояние: он сын бывшего управителя у старой графини. У Лизаветы Ивановны воспитывается бедная родственница.
Томский произведен в ротмистры и женится на княжне Полине» (V, 454).
14 августа 1905 г.«Л. Н.: Герцен не уступит Пушкину. Где хотите, откройте, везде превосходно. В своем возрасте на Пушкина не могу смотреть иначе, как на мальчика. Проза его лучше стихов.Пиковая дама хороша
Олсуфьев: Пушкин подражал Мериме
Л. Н.: Пушкин выше его: у Мериме хорош один рассказ, Кармен» (Маковицкий, кн. 1. С. 376).
25 июня 1908 г.
«Вечером Л. Н. читал Пиковую даму. Придя в залу, был в восторге от нее, назвал ее шедевром, мастерски написанной.
Л.Н.: Следовало бы ее прочесть вслух. И просто и Я жалею, что давно не перечитывал Пушкина. (Теперь читает его с неделю.)» (Маковицкий, кн. 3. С. 126).
Но 8 сентября 1908 г. он сообщил обитателям яснополянского дома:
«Я недавно перечел прозу Пушкина. Это (Пушкин) люди серьезные, а эти (декаденты) швыряют словами, как попало. Искусство дело, которое требует большой серьезности». (Маковицкий, кн. 3. С. 196)
У Толстого были сложные отношения с поэзией: от отрицания до восторгов. Но он ее по-своему любил, читал постоянно, многое знал наизусть. Сам пытался писать стихи в молодости, но они были настолько плохи, что он более 23 раз не испытывал своей судьбы. Проза была ближе.