«прочел Пушкина Метель. Эта манера писания: ни одного лишнего слова. Еще прочел Мамина-Сибиряка рассказ. Язык у него хорош, но рассказ этот для народа не годится» (Маковицкий, кн. 4. С. 367).При чтении «Дубровского» Толстой нижним уголком вдвое выделил второй абзац первой главы повести,
«Всегдашние занятия Троекурова состояли в разъездах около пространных его владений, в продолжительных пирах и в проказах, ежедневно притом изобретаемых и жертвою коих бывал обыкновенно какой-нибудь новый знакомец; хотя и старинные приятели не всегда их избегали за исключением одного Андрея Гавриловича Дубровского. Сей Дубровский, отставной поручик гвардии, был ему ближайшим соседом и владел семидесятью душами. Троекуров, надменный в сношениях с людьми самого высшего звания, уважал Дубровского несмотря на его смиренное состояние. Некогда были они товарищами по службе, и Троекуров знал по опыту нетерпеливость и решительность его характера. Обстоятельства разлучили их надолго. Дубровский с расстроенным состоянием принужден был выйти в отставку и поселиться в остальной своей деревне. Кирила Петрович, узнав о том, предлагал ему свое покровительство, но Дубровский благодарил его и остался беден и независим. Спустя несколько лет Троекуров, отставной генерал-аншеф, приехал в свое поместие, они свиделись и обрадовались друг другу. С тех пор они каждый день бывали вместе, и Кирила Петрович, отроду не удостоивавший никого своим посещением, заезжал запросто в домишко своего старого товарища. Будучи ровесниками, рожденные в одном сословии, воспитанные одинаково, они сходствовали отчасти и в характерах и в наклонностях. В некоторых отношениях и судьба их была одинакова: оба женились по любви, оба скоро овдовели, у обоих оставалось по ребенку. Сын Дубровского воспитывался в Петербурге, дочь Кирила Петровича росла в глазах родителя, и Троекуров часто говаривал Дубровскому: Слушай, брат, Андрей Гаврилович: коли в твоем Володьке будет путь, так отдам за него Машу; даром что он гол как сокол. Андрей Гаврилович качал головой и отвечал обыкновенно: Нет, Кирила Петрович: мой Володька не жених Марии Кириловне. Бедному дворянину, каков он, лучше жениться на бедной дворяночке, да быть главою в доме, чем сделаться приказчиком избалованной бабенки» (V, 245).
Молодому Толстому, недавно вернувшемуся с Крымской войны, получившему боевые награды, бесстрашно сражавшемуся на земле четвертого бастиона, пришелся по сердцу (он отчеркнул его) и эпиграф ко всей повести «Капитанская дочка», взятый Пушкиным из Княжнина. Эпиграф напоминал читателю о самом главном о доблестном служении Отечеству не ради званий и наград, а ради священного долга:
« Был бы гвардии он завтра ж капитан.Того не надобно; пусть в армии послужит.
Изрядно сказано! пускай его потужит
.
Да кто его отец?»
Один из отрывков содержал описание первой встречи Гринева с Пугачевым ночью во время бурана. Савельич сбился с дороги, и, казалось, трагедия неизбежна. Но появление могучего незнакомца, умеющего ориентироваться в подобной ситуации, спасает путников от неминуемой смерти.
«Ямщик стал всматриваться.А Бог знает, барин, сказал он, садясь на свое место, воз не воз, дерево не дерево, а кажется, что шевелится. Должно быть, или волк, или человек.
Я приказал ехать на незнакомый предмет, который тотчас и стал подвигаться нам навстречу. Через две минуты мы поравнялись с человеком.
Гей, добрый человек! закричал ему ямщик. Скажи, не знаешь ли где дорога?
Дорога-то здесь; я стою на твердой полосе, отвечал дорожный, да что толку?
Послушай, мужичок, сказал я ему, знаешь ли ты эту сторону? Возьмешься ли ты довести меня до ночлега?
Сторона мне знакомая, отвечал дорожный, слава богу, исхожена и изъезжена вдоль и поперек. Да, вишь, какая погода: как раз собьешься с дороги. Лучше здесь остановиться да переждать, авось буран утихнет да небо прояснится: тогда найдем дорогу по звездам.
Его хладнокровие ободрило меня. Я уж решился, предав себя божией воле, ночевать посреди степи, как вдруг дорожный сел проворно на облучок и сказал ямщику:
Ну, слава богу, жило недалеко; сворачивай вправо да поезжай.
А почему мне ехать вправо? спросил ямщик с неудовольствием. Где ты видишь дорогу? Небось: лошади чужие, хомут не свой, погоняй не стой.
Ямщик казался мне прав.
В самом деле, сказал я, почему думаешь ты, что жило недалече.
А потому, что ветер оттоле потянул, отвечал дорожный, и я слышу, дымом пахнуло; знать, деревня близко.
Сметливость его и тонкость чутья меня изумили. Я велел ямщику ехать. Лошади тяжело ступали по глубокому снегу. Кибитка тихо подвигалась, то въезжая на сугроб, то обрушаясь в овраг и переваливаясь то на одну, то на другую сторону». (V, 326)
Сюжетная ситуация знаковая и обращает читателя ко многим смыслам.
Позже Толстой воспользуется подобной ситуацией в романе «Анна Каренина». Говорят, умирающий Бунин читал сцену встречи Анны и Вронского на вокзале во время метели, читал, восторгался и плакал.
Другой отрывок еще более удивительный с точки зрения глубины содержания. Он является частью шестой главы «Пугачёвщина»: