С села Преображенского смерды сказали: видели, мол, у царевича Петра бравого дворянина с мешком денег, а дворянином тем оказался сосед царевича по имению. То, что Суконцев взял деньги в приказе, Иван Савватеевич не знал, сказал, что первым в голову пришло. Капризов, в свою очередь, мог все отрицать, и доказать обратное было бы совершенно невозможно. Но исходя из того, что он не скрывал выдачу ссуды, значит, деньги выдали официально.
Осталось только дождаться возвращения царевны с богомолья и через Голицына узнать, не давала ли матушка добро на ссуду. Конечно, у Петруши и царицы Натальи Кирилловны при дворе есть жалованье. Но уж слишком большая сумма. На эти деньги можно было нанять целый стрелецкий полк или собрать ополчение числом двух полных полков.
Ясно одно, деньги для чего-то нужны, и явно не для ярмарки. Преображенское что, глушь да дыра.
Иван Савватеевич почесал бороду и встал:
Засиделся я у тебя.
Капризов, довольный, что его оставят в покое с расспросами, согласился и, улыбнувшись, произнес:
Хоть чаю с душистой липой и медком попей с дороги. А то все о делах да о делах.
Боярин Широковатый немного смутился неожиданному предложению и, подтянув руку к груди, произнес:
Пойду я. Засиделся.
Капризову пришелся по душе отказ боярина, и он, облегченно выдохнув, погрузился в работу.
Ну, ежели чего понадобится, забегай, гостям всегда рады.
Боярин, охая и кряхтя, поднялся с табурета и направился к двери. Не выходя за порог, он обернулся и перекрестился, глядя на киот. Капризов молча сопроводил его действия пронзительным взглядом.
Иван Савватеевич по своей натуре был жадный и расчетливый человек. Ему очень хотелось стать для царевны вроде названного отца, получать с ее рук поместья и должности, а звание обычного думного боярина его не устраивало. Но получить Софьино благоволение было делом весьма сложным. Для этого нужно особо отличиться, например, раскрыть заговор.
Нарышкины не сдадутся никогда, и вряд ли они, сидя в Преображенском, умилительно смотрят на провинциальную деревенскую пастораль. Произнеся это почти вслух, боярин брезгливо сплюнул на землю и сам себя выругал за это мерзкое иноземное слово.
А заговор зрел. Он точно был в этом уверен. Заговор это как нарыв: он тихо зреет, пока не прорвет и не зальет все тело гноем. А гной это Петруша и его увлечение иноземными вещицами. Ну, все Нарышкины одинаковы.
А, почитай все, махнул рукой Иван Савватеевич, глядя на боярские хоромы боярина Калугина.
За посадским двором подьячего Разбойного приказа Гнуси мелькнула отороченная собольим мехом шапка стрелецкого старшины. Иван Савватеевич слегка прищурился, пытаясь рассмотреть, какая особа захаживает к подьячему. Шапка мелькнула над забором, сколоченным из крепких сосновых досок, затем пропала и вновь появилась, но уже в конце улицы.
«Ловко шагает, и не поспеть за ним. А дело весьма любопытное. И мне бы поспешать надо», подумал про себя боярин и крепче подтянул пояс, чтобы брюхо не сильно отвисало, и устремился вслед за мелькавшей среди дворов шапкой. Пару раз он оступился, чуть не слетев с мостков в грязную апрельскую жижу посадских слободок.
«Бегаю, аки холоп», подумал Иван Савватеевич.
Но желание быть в курсе всех событий в жизни столицы и извлекать из этого выгоду заставляло дородного боярина быстрее переставлять толстые ноги, обутые в серые сафьяновые сапоги. Стрелецкий старшина, в свою очередь, никуда не торопился, отмеряя свой путь широким и твердым шагом, к какому его приучила походная жизнь. Но хитрец Широковатый быстро придумал выход из сложившейся ситуации. Он резко свернул на одной из маленьких улиц, зная, что срежет путь и столкнется со старшиной лицом к лицу.
В щели меж досок заборов кидались дворовые свирепые псы, учуяв чужака на своей территории. Они просовывали зубастые пасти в проемы заборов и щелкали клыками, заливаясь от собственной ярости. Иван Савватеевич, как и предполагал, вышел на широкую улицу, и столкнулся нос к носу со старшиной Разбойного приказа Емельяном Федотычем, спешащим в сам приказ, чтобы с пристрастием допросить парня, что накануне зарезал в трактире не то раскольника, не то обычного мирянина. Кто именно был зарезанный, он сейчас и спешил узнать.
Но на его пути встал боярин Широковатый.
Здорово, старшина, прокряхтел боярин, пытаясь отдышаться от долгой ходьбы.
И ты будь здрав, боярин.
Куда так торопишься? усмехнулся Широковатый.
Емельян Федотович поправил форменный кафтан, подтянул ремень с саблей и лукаво посмотрел на боярина:
Так и не тороплюсь, поспешаю.
Случилось чего? осведомился Иван Савватеевич.
Во дворах, услышав разговор двух людей, еще сильнее забрехали псы.
Посадские, сгорая от любопытства, с осторожностью выглядывали из-за заборов, словно пытались разобрать, о чем говорят эти достопочтенные люди.
Людно тут, пойдем, старшина подхватил неловкого боярина за локоть.
Они миновали слободку и вышли к стенам Кремля.
Дело тут такое. На днях один бравый малый зарезал мирянина или раскольника, черт его знает, кто он.
Поймали убивцу-то? с интересом спросил Иван Савватеевич.
Старшина кивнул:
Поймали и в приказ отправили. Да и пес с ним, убивцем этим.
Ну?! Широковатый сделал задумчивое лицо, словно он сам расследовал это дело.
Меня больше приятели убиенного занимают. Врут, что не раскольники. А спор-то у них за обряды шел.
Иван Савватеевич усмехнулся и покосился на старшину:
Нашел же, кому верить, смердам. Надо было всех в приказ доставить на дознание. Матушка ведь как говорит, ежели раскольник, то от ереси своей не откажется, если настоящий. Тогда и прощение ему только через покаяние и раскаяние. Иначе в сруб его, как еретика.
Старшина задумался:
А если он крестится тремя перстами?
Иван Савватеевич задумался:
Ну, коли так, то и не раскольник он вовсе, а глупец, плетями учить надо да на каменоломни высылать.
И то верно. Но дознаться хочу, задумчиво произнес старшина.
Окажешь честь присутствовать при допросе, Иван Савватеевич? старшина протянул руку вперед, указывая боярину путь.
Широковатый вздохнул:
Веди, так и быть, допросим убивцу.
В Разбойном приказе было тихо. Подьячие трудились над бумагами, раскладывая листы с доносами по степени тяжести возможного наказания. Сенька подьячий с острым носом и впалыми щеками, увидев на пороге стрелецкого старшину со знатным боярином Широковатым, достал со стола бумагу и ключи.
В подвале он, пояснил Сенька.
Не убили хоть? поинтересовался старшина.
Сенька отрицательно мотнул головой:
Эту седмицу Демьян внизу командует, он не зверствует.
Вовремя успели, Иван Савватеевич, осмелился дерзнуть Сенька.
В ответ боярин Широковатый усмехнулся и продолжил расспрос:
Часто не успеваете?
Сенька скривился и попытался оправдаться:
Да почитай всегда, когда на смене в пыточной камере Никодим Ноздреватый, не человек, а демон.
Боярин злобно ухмыльнулся:
Вашего Ноздреватого самого бы в цепи и в подвал. Топорно работаете. Люди издыхают прежде, чем расскажут.
Так тут и не монастырская келья, а Разбойный приказ, заступился за подьячего старшина. Ну, веди! скомандовал он.
Сенька отворил в стене маленькую деревянную дверцу. Полумрак подвалов Разбойного приказа оставил неизгладимое впечатление на боярина Широковатого. Они шли по глухим коридорам, освещаемым только светом факелов. Где-то в стороне лязгали железные запоры и цепи, и эхо доносило крики умирающих заключенных.
Тяжко тут у вас, произнес вполголоса боярин.
Старшина перекрестился:
Не дай Бог, постояльцем сюда определят.
Коли совесть перед государыней чиста, то бояться нечего, добавил в ответ боярин.