Не может быть, чтобы разме-ренной жизни в Кориантуре грозила опасность – нет, по
крайней мере до тех пор, пока умелые руки бабушки продолжают нарезать раскатанное тесто на ровные полумесяцы, каждый с впади-ной в виде уголка и
выложенной с одной стороны начинкой. Эти скатанные затем в маленькие подушечки печенья, маленькие «радости», были свидетельством домашнего
покоя, который не-возможно поколебать. Одим просто слишком много навыдумывал. Он всегда волнуется. Ничего с ними не случится.
Кроме того, этим вечером мысли Беси занимало кое-что помимо опасений Одима. В доме появился таинственный солдат, которого она видела мельком
сегодня утром.
Нижние и менее комфортабельные комнаты занимали многочисленные родственники Одима. Там словно образовался небольшой городок. Беси мало общалась
с близкими Одима, за исключением старой бабушки, возмущенная тем, как беззастенчиво родня пользовалась добро-той Одима. Она обходила комнаты
родственников задрав нос, однако под таким углом, чтобы видеть все, что творится в этой обители лени и праздности.
Здесь проживали дальние родственницы Одима, преклонного возраста, тучнеющие от не-подвижности и безделья; здесь расплывшиеся, вечно беременные,
не слишком молодые кузины Одима вынашивали бесчисленных юных Одимов; здесь ютились одинокие пока еще молодые родственницы Одима, гибкие девушки,
источающие запах сандаловых духов, скромные во всем, но знакомые лишь с тюремной скудостью блеклой жизни в стенах дома; и, конечно же, здесь
кишели бесконечные маленькие Одимы, одетые в яркие рубашонки или вовсе без рубашонок, мальчики, часто неотличимые от девочек, если бы только
кому-нибудь было до этого дело, захваченные то беспрестанными играми, то простудами, то бегством от наказания, то возней и драками, то кричащие,
то понуро сидящие, то спящие.
Тут и там попадались толстые, словно подушки, редкие представители мужской линии Одимов, затюканные обилием женщин. Оскопленные своей
зависимостью от Эедапа Мун Оди-ма, мужчины уныло отращивали бороды, курили вероник или громогласно выкрикивали прика-зы, которые никто не
торопился исполнять – все это в безуспешных попытках отстоять свою мужественность. Из-за перепутанности родственных связей у всех были
одинаковая бесцветная кожа, безжизненный взгляд, тяжелая челюсть, предрасположенность – если только можно так назвать столь ненужную наклонность
– к полноте, напыщенности, сонливости, настолько сти-рающим какие-либо различия в семействе, что лишь кипящая от ненависти Беси могла отличить
одного из этих приживалов от другого.
Тем не менее сами Одимы умели установить четкое различие. Невзирая на достаток в доме, родственники горячо отстаивали личное имущество, охраняя
часть комнаты, которую считали своей, припрятывая по углам ценности, которые считали своими, яро устерегая кусок ковра, на котором возлежали.
Тесно заселенные комнаты были разделены ленточками, так что даже ребенок, случайно ступивший на территорию врага, будь то сестра его родной
матери, мог без всяких предупредительных вопросов получить затрещину. Ночью братья спали в ревностно охраняемой двухфутовой близости от своих
невесток. Крохотные участки частной собственности были помечены ленточками, или ковриками, или специальными драпировками, развешанными на
протянутых под потолком веревках. Каждый квадратный ярд охранялся с жаром и ожесточением, обычно присущими маленьким королевствам.
Беси желчно взирала на все это устройство. Она замечала, как даже настенная роспись в комнатах дома ее господина блекла и покрывалась пятнами
из-за присутствия такого многочис-ленного семейства; вызывающая полнота Одимов порождала испарения, от которых увядали краски тонких росписей.