«Кармыш» дигән исемнең килеп чыгуын болай аңлатырга мөмкин: Казан ханлыгы чорында татарларның иң оешып утырган тирәләреннән читтә сакчылык крепостьлары төзелгән (Арча, Чистай, Норлат, Саба һ. б. районнарда). Татар халкының яшәгән урыны Арча ягында хәзерге Казанбаш тирәсендә чикләнгән. Анда сакчылык крепосте булган. Крепость чикләрне карап торырга тиеш булган. «Карамыш» (смотреть) кешеләр яшәгән урын әкренләп «Кармыш»ка әйләнгән, ә Казан елгасының башында торучылар инде «Казан башы» булып киткәннәр.
Арчадан төньяктарак мари, удмурт халыклары яшәгәннәр. Арча («ар» дип халык телендә удмуртларны әйткәннәр), Пошалым, Арбаш һ. б. татар сүзләре түгел.
Гомумән, «Арча» сүзе тарихта беренче булып 1375 елгы Новгород елъязмасында очрый. Анда күрсәтелгән елда Вятка халкының Арча крепостена килеп китүләре искә алына.
Яңа тормыш. 1962. 13 апрельВыступление на встрече выпускников Арского педучилища2
Дорогие коллеги!
С чувством глубокой благодарности получил я ваше приглашение участвовать на вечере встречи выпускников Арского педучилища. Позвольте мне говорить от имени выпускников старшего поколения, того поколения, которое, испытав на своих плечах все тяжести и муки тяжёлых годов Отечественной войны, с залатанным мешком за спиной, в лаптях пришло учиться в этот храм знаний. Не скажу, что все мы учились на «хорошо» и «отлично». Вы этому всё равно не поверите. Вы, наверное, учитесь несравненно лучше и за период обучения получаете знаний гораздо больше, чем мы. Но дело не только в этом. Не одними пятёрками и четвёрками красив учащийся или студент. Есть ещё одна сторона молодого человека, которая не поддаётся измерению по пятибалльной системе. Я имею в виду внутренний мир человека, его отношение к своей Родине. И я хочу вам рассказать, как мы жили, вернее, чем мы жили. Если рассказать о том, как мы жили, то этому ваше поколение может и не поверить. Но чем мы жили в то время об этом я вам расскажу.
Ваше поколение счастливо тем, что не представляет, что такое война. Правда, мы тоже не видели ни бомбёжки, ни артподготовки, ни отступлений или наступлений многотысячных армий. Мы пережили все тяжести и мучения сурового военного времени в тылу. Война в тылу это значит холод и голод, это болезни и бесконечные моральные и физические страдания. Это значит спать в холодном помещении не раздеваясь, заниматься в классах в рукавицах и шапках и читать в то же время о том, как Татьяна пишет письмо Онегину или как Наташа одевалась на свой первый бал.
Это значит отсчитывать дни своей жизни от одной клетки хлебной карточки до другой и одновременно читать о том, чем угощал помещик Собакевич Чичикова, или о том, что было подано на балу у губернатора после мясного и десерта.
Но и в таких условиях было нечто большее, что согревало наши души, заставляло забывать все эти лишения и тяготы жизни. Это судьба Родины. Наши сердца бились, образно говоря, вместе с сердцем Родины, бились синхронно, как говорят физики. Каждое сообщение Совинформбюро, которое несли по утрам в классы наши уважаемые классные руководители, являлось источником жизни и радости для нас. Война уже шла к концу, и сообщения были только радостные. Мы жили успехами нашей победоносной армии на фронте, и это вдохновляло нас, прибавляло силы для учёбы. Вот это чувство и было гораздо глубже, священнее и сильнее, чем думы о хлебных карточках и холодных помещениях.
Если Герцен писал о себе: «Мы дети 1812 года», то, перефразируя великого мыслителя, я могу сказать о нашем поколении: «Мы были детьми 1945 года».
Я помню то светлое, солнечное утро 45 года, когда над всем миром пронеслись слова о том, что «германская армия полностью и безоговорочно капитулировала».
Прервав занятия, мы собрались на митинг трудящихся посёлка «Урняк», где находилось тогда Арское педучилище, и жадно глотали каждое слово выступавших на митинге. Я помню, как мы, голодные, босые, бледные, стояли на улице, пели песню «В бой за Родину, в бой за Сталина!» и бесконечно хлопали. Помню даже, руки у нас были шершавые, худые, костлявые Там, на митинге, мы впервые увидели, как плакали от радости наши педагоги-вдовы, прижимая своих детей к груди. Видели также скупые мужские слёзы на обветренных, смуглых лицах. В те минуты Родина стала нам ещё дороже, ещё священнее, и мне кажется, что именно тогда наше поколение приняло аннибалову клятву верно и честно служить Родине, куда бы она нас ни посылала. Ради этих минут стоило жить и страдать. Ради этих минут стоило мёрзнуть в нетопленых классах, голодать и переносить все лишения военного времени.
Вот чем мы запомнили наше родное педучилище. В том, что в наших юных сердцах даже в таких суровых условиях зародилось и окрепло такое ценное чувство чувство любви к Родине на мой взгляд, большая заслуга педагогического коллектива училища.
Мы хорошо помним своих педагогов, которые в трудных условиях войны мёрзли и голодали вместе с нами, но всегда оставались педагогами-воспитателями. Был среди них Константин Афанасьевич Ибаев преподаватель педагогики и психологии, строгий и требовательный, всегда в белой безукоризненной чистоты рубашке и галстуке, который, как крупинки золота, вкладывал в наши упрямые крестьянские головы учения Коменского и Ушинского, Песталлоци и Дистервега, Толстого и Крупской, Макаренко и Ленина. Своей аккуратной, опрятной внешностью он повседневно показывал нам, каким должен быть учитель. И теперь, когда, посещая школы, я встречаю в классах некоторых своих знакомых в кирзовых сапогах и мятых хлопчатобумажных брюках, небритых, от которых за 23 метра несёт запахом махорки, мне бывает обидно за Константина Афанасьевича.
Был среди педагогов преподаватель русской филологии Х. Ф. Искандеров, до безумия влюблённый в русскую классическую литературу, строгий, как начальник военного училища, и опрятный, как офицер флота. Мы всегда восхищались им, тем, как он являлся в училище в отутюженных брюках, всегда в белом подворотничке на кителе, аккуратно, интеллигентно причёсанный и в кепке в любой мороз. Ему было тогда 60 лет, а он выглядел юношей. Нам запомнился даже его носовой платок, безукоризненно чистый, белый, вчетверо сложенный. Нам казалось, что он меняет их каждый урок. Работая над своей кандидатской диссертацией, я неожиданно обнаружил, что наш Халим Фаттахович, оказывается, был большим другом Г. Ибрагимова, М. Гафури, С. Кудаша и других. Он учился с ними в одном медресе, был старостой группы, писал рассказы, являлся автором нескольких хрестоматий для школ, первым критиком произведений молодого Г. Ибрагимова.
Была среди педагогов Рамзия Гилязевна, вдова без вести пропавшего солдата, которая, думаю, не одну ночь провела без сна над кроватью двух малолетних детей. Запомнилась она нам своей строгостью, требовательностью и аккуратностью. В трудные годы войны, не показывая слёз, она ежедневно находилась среди нас, воспитывала в нас любовь к родному языку и литературе, к педагогической деятельности.
Навсегда остался в памяти также М. Ф. Аитов, один из истинно народных талантов, математик, который наизусть знал буквально все задачи из учебника Чекмарева (а их было более двух тысяч).
Была среди педагогов строгая и аккуратная Г. Субханова, преподаватель алгебры. Когда мы, посиневшие от холода, замученные голодом, сидели на уроках алгебры и, вместо того чтобы слушать, как решаются уравнения с одним неизвестным, мечтали о буханке хлеба, наша Субханова прибегала к иллюзии. «Давайте, ребята, говорила она нам, возьмём для примера каравай хлеба. Одну четвёртую часть его отдадим тому-то» и т. д.. И с помощью этого мнимого каравая мы проштудировали весь курс алгебры.