Леция вздрогнула, когда я взялся за лямки ее сарафана. Взгляд стал диким, она повела глазами, стараясь не упускать из виду того, что я делаю.
— Не трусь, — повторил я, — ты — хорошая девушка.
Плечи ее нежные, не целованные солнцем, тугие лямки сползают с трудом, Леция дрожит, близкая к обмороку, дыхание вырывается частое, веки опускаются, а ресницы трепещут, как крылья вылезающей из кокона молодой бабочки.
Наконец я опустил лямки до локтей, обнажилась грудь. Леция охнула, залилась краской так сильно, что даже запылали уши, а шея стала красной, будто ее ошпарили. Я продолжал опускать края сарафана, словно очищал банан, обнажилась вторая пара грудей, чуть поменьше, а затем и третья, еще меньше, размером с яблоки.
Как и в первый раз, когда я невольно подсмотрел за нею, первая пара с широкими розовыми сосками, вторая — с коричневыми, а у третьей соски почти черные, но, как и у обоих верхних, сейчас на глазах приподнимаются, вытягиваются кончиками.
— Не трусь, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал как обычно, — ты мечта каждого мужчины, а не то, что ты думаешь. Ты — сокровище, тобой каждый бы любовался… и кому-то повезет! Так что не старайся все это богатство прятать себе во вред. Вон след от поясного ремешка, сумасшедшая. Так грудь передавишь. И вообще пояс нужно носить на талии, а не так высоко…
Ее трясло от ужаса, и я так же бережно и целомудренно поднял края сарафана, вернул лямочки на прежнее место.
— Не трусь, — повторил я уже строго. — Если кто вздумает тебя обидеть, обращайся ко мне. Если меня боишься, скажи Гунтеру!
Она опасливо открыла глаза, быстро повернула голову направо и налево, проверяя, в самом ли деле лямочки сарафана на месте.
— Ах, ваша милость, — прошептала она, — я вся дрожу…
— Тебя это не портит, — заверил я. — А поясок опусти, опусти.
Она покачала головой.
— Это мужчины носят на бедрах, а женщины — под грудью. Я и так.. Но откуда вы, ваша милость…
Она запнулась, лицо все еще красное от стыда и смущения, а я сказал как можно более легко:
— Я же паладин, забыла?.. Многие вещи, закрытые от простого смертного, я зрю, как.. В общем, зрю.
* * *
Она торопливо выскользнула за дверь, на ходу подхватив с пола поднос. Рассол оказался редкостной гадостью, меня хватило только на два глотка. Мясо пошло лучше, а затем, расстелив на другом столе карту, я пытался свести воедино обрывки полученной за поездку инфы. Попытка проехать по кордону мало что дала, к тому же я ее прервал, не побывав на стыке моих земель с землями Вервольфа и Кабана.
Если бы, конечно, не эта дурная охота на кабана да пьянка, успел бы, может быть, объехать все кордоны, но и сейчас убедился: никаких пограничных постов или таможенных терминалов не существует, в чужие земли можно ходить незамеченным. Потому и возникли замки, они не столько для самих феодалов, сколько для крестьян, которым есть куда прятаться.
Замок у меня неплох, всех защитит, но это в случае нашествия, однако от мелких нападений крестьяне должны уметь защищаться сами. Я не только даю феодалье соизволение защищаться от всех, даже от благородных, это любой феодал может в отношении своих крестьян, но если в самом деле думаю о народе, своем, конечно, то надо спешно способствовать самообороне.
Первое, что пришлось сделать сразу, когда перевербовывал Гунтера, Ульмана и других, — снизил налоги, а сейчас, наверное, стоит вообще отменить на неопределенное время. Не потому, что такой уж добрый, но золота в подвалах Галантлара с избытком, могу покупать все, что понадобится, а пока что намного важнее наглядная реклама: под новым хозяином жить можно, при нем еще лучше, чем при старом.
А когда запасы золота начнут истощаться, налоги восстановим, а то и приподнимем, чтобы доходы соответствовали расходам, это вроде бы именуется балансом.