Как будешь в Петербурге, не нанимай квартиру, живи у меня.
Анисим Семёныч зашёл попрощаться. Герцогиня со свитой отправлялись восвояси, в Курляндию, но напоследок безденежной гостье даровано было право на одну охоту в Измайлове, в царском ягд-гартене.
Бюрен быстро собрал свой нищенский дорожный кофр три рубашки без кружев, одна с кружевами, бритва и парадный кафтан. Анисим Семёныч следил за сборами, кажется, несколько смущённо.
Я перевел на немецкий первые несколько глав из «Аль-Мукаддимы», сказал он наконец. Я пришлю их тебе. Хотел перевести и на русский, но для кого, кто тут станет читать? А так хоть два читателя будет у меня, ты да барон Остерман.
Ты льстишь мне, полагая, что я стою сил, потраченных на такой перевод, ответил Бюрен почти сердито.
Мне не хотелось бы потерять твою дружбу, Яган, признался Анисим Семёныч, не из-за твоих тюремных познаний, просто, кажется мне, ты человек дельный и не подлый, из тебя выйдет толк.
Корф у нас признанная дива, горько рассмеялся Бюрен, вот с ним выгодно дружить. Он фаворит, и его прочат в финансисты, вместо старины Бестужева, который, кажется, спёкся. А я только свита дивы и управляю одним бедным Вюрцау. Не ищи во мне, Анисим Семёныч, не стоит
Корф? лукаво улыбнулся Маслов. Тот еще выйдет финансист. Про Корфа наш Остерман говорит только: «Корфу не хватает», и далее загадочные глаза
Чего не хватает? не понял Бюрен.
И ума, и цепкости, и того, о чем ты сейчас подумал. Я не знаток в таких делах, но по мне ты легко его подвинешь, если захочешь.
Ты не знаток, Анисим. И я, увы, не знаток, вздохнул Бюрен, как выяснилось.
Миньон? тотчас догадался Маслов. Он всё-таки
Он разве что не позвал меня замуж. А я, со всей деревенской прямотой, послал его подальше. Вежливо, но отчётливо. Подвёл ты меня, Анисим, со своими советами. Я едва не нажил в Москве могущественного врага.
Миньон не могущественный, возразил Анисим Семёныч, ты ему польстил.
Но знаешь, я придумал, как всё это дело исправить, продолжил Бюрен, не слушая его. У меня его книга, и я верну её, и вложу в неё записку
Вот эта? Анисим Семёныч снял с полки Плювинеля. Удивительно, что ему подобное интересно.
Это книга его брата. Так вот, я вложу в книгу записку с извинениями и приглашением на нашу охоту.
Но Лёвенвольд не охотится! рассмеялся Анисим Семёныч.
Я знаю, мне говорили. В том-то и дело. Я извинюсь за свою грубость, позову его на охоту, а то, что он не поедет, так сам виноват. У Бюрена был довольный вид человека, сочинившего удачную комбинацию.
А если он опять поймёт тебя не так? И примет приглашение за нечто большее? И прилетит к тебе на твою охоту?
Бюрен задумался, и новый друг его с любопытством следил, как меняется хищное красивое лицо. Бюрен не знал, чего он точно хочет. Он и верил, что Рене не поедет к нему в Измайлово ведь молодой Лёвенвольд не охотился, все это знали, но он всё-таки немножко хотел еще раз увидеть Рене. Объяснить ему, что он, Бюрен, не содомит и не это, не бузеранти, и потом предложить просто свою дружбу. Рене ему нравился, с первого их взгляда, с первого их слова, и Бюрену не хотелось бы терять навсегда это раскосое порывистое существо, и не в могуществе его было дело, просто не хотелось терять
Ты пошлёшь ему книгу со слугой? спросил Анисим Семёныч, нарочно, чтобы Бюрен очнулся.
Да, пожалуй. Знаешь, если он всё-таки приедет я просто предложу ему свою дружбу. Как думаешь, это будет очень глупо?
Да так же, как я сейчас предлагаю тебе свою.
Твоя дружба мне куда дороже, отвечал Бюрен, пожимая Маслову протянутую руку, только она для меня навырост, я тебе пока что бесполезен.
Не всё меряется выгодой, с тёплой учительской интонацией отозвался Анисим Семёныч, и дружба не сделка. А если будешь в Петербурге все-таки живи у меня, не ищи квартиры. Я напишу тебе адрес.
Маслов отпустил его руку и смотрел в глаза уже без лукавства, открыто и честно, словно, как и Рене когда-то, приглашал его в свой круг, в свою стаю. Но не играть, и без проклятого двойного дна. И Бюрен невольно сравнил и подумал: здесь надёжнее и проще, но там зато интересней.
Всю охоту Бюрен поглядывал на Корфа, вспоминая веселую фразу Анисима Семёныча «Корфу не хватает». И сглазил-таки парня Корф, наверняка от ведьмина его взгляда, свалился с коня, отбил бока, испачкался, разозлился и отправился злиться и дальше в свою палатку. Так и выпала Бюрену на вечер работа, неверный жребий фаворита.
Бюрен выпил у костра с егерями какой-то жуткой шотландской сивухи, краденной еще с московских празднеств, отправился к хозяйке в её охотничий домик и выполнил работу свою, отдал честь, ответил урок на отлично.
Ты хорош, похвалила его хозяйка, а вот Корфу, бедняге ему не хватает.
Бюрен усмехнулся забавному совпадению их мыслей и придвинул хозяйское кресло поближе к огню. Днём было жарко, а ночи стояли прохладные, приходилось топить. Бюрен подумал, что вот нормальные люди с женою представляют в воображении метресс, а он, дурак такой, наоборот
Я слыхала, мальчонка у тебя родился, припомнила хозяйка, как он, здоров? Пишет тебе жена?
Она говорила по-русски, Бюрен отвечал ей по-немецки но ничего, оба понимали.
Сынок, Петер Густав, похвастался Бюрен, супруга пишет крепкий мальчишка, обжора и крикун. Жду не дождусь, чтоб его увидеть.
И я бы взглянула, отчего-то грустно проговорила хозяйка, привез бы ты к нам его, показал.
Бюрен вспомнил, что хозяйка-то вдова, детей у неё нет и, скорее всего, не будет. Сёстры-фрейлины насплетничали ему, давно ещё, о том, что у герцогини женская болезнь, застудилась в холодных митавских покоях. Значит, если привезти к ней ребёнка она может привязаться к ребёнку, а потом и к нему, Бюрену, а так нетрудно станет и переиграть красавчика Корфа
Я привезу к вам сына, для меня большая радость и честь видеть его у вас на руках, нежно и почтительно прошептал Бюрен, склоняясь над креслом. Да, если женщина возьмёт ребёнка на руки Забавно, а ведь можно удерживать чужое сердце в ладонях не только постелью, но и чем-то иным
В домик заглянул егерь:
Там барон Лёвенвольд, к вашей светлости.
Герцогиня аж подскочила с кресла ей очень захотелось барона Лёвенвольда. Бюрен ещё прежде сказал ей, что пригласил барона на их охоту, да только вот не пояснил какого. Впрочем, нельзя было судить его строго баронов Лёвенвольде все и всегда путали. Хозяйка влюблена была в старшего, неистово как кошка, и сейчас её ожидал не самый приятный сюрприз.
Проси барона! нетерпеливо крикнула герцогиня. А ты, Бюрен, денься куда-нибудь с глаз моих.
Деваться из комнаты было особенно некуда, и Бюрен просто отступил в неосвещённый угол.
Распахнулась дверь, явился обещанный барон и, конечно же, не тот. Впрочем, Бюрен-то думал, что не будет совсем никакого, он не ждал, что Рене приедет. То есть как пока шла охота, немножко ждал, и потом чуть-чуть, а сейчас уже нет.
А я надеялась увидеть вашего старшего, разочарованно протянула герцогиня.
Рене склонился к её руке длинные его серьги красиво качнулись:
Лёвенвольд-первый связан обязанностями ландрата. Увы, родина не в силах разжать свои когти и отдать его нам, даже ненадолго.
Он отпустил герцогинину руку, мазнул равнодушным взглядом по Бюрену, словно не видя. Это был Рене и это не был Рене. Его прежняя львиная лохматая гривка то был, оказалось, парик, а собственные волосы у Рене были чёрные гладко зачесанные за уши, будто у рижских сутенёров. Он приехал на охоту потому и львиный парик, и мушки, и краску оставил дома. На бледном, без грима лице выделялись лишь синие раскосые стрелки, и губы его без помады совсем сливались с кожей. И жеманная смешливость, и кокетливые изломанные жесты все это тоже осталось в Москве, в том сундучке, с мушками и краской.