Что говорите, товарищ капитан?
Ничего. Не утруждай свою совесть. Грызун.
Чего? Совесть?
Я вижу, у тебя ее нет. Грызи семечки.
Перебраниваться у Добродеева желания не было. Только посуровели его глаза.
За окном проплывали в легкой сиреневой дымке сиротливые поля. Они наводили на другое настроение. Видно было, что крестьянская закваска брала вверх. Он с тоской смотрел на эти просторы. И душа тянулась к этим полям
Старик приблизился к капитану:
Горячий вы человек, я вижу Вы из какого сословия будете?
Из крестьян, не отрывая глаз от полей, проговорил Добродеев. Был учителем, потом председателем колхоза.
Старик чинно кивает:
Начальство, значит.
Какое начальство Вот смотрю на поле и думаю: пахать надо, сеять, вырастить, собрать руки нужны. А руки-то крестьянские автомат держат. Помолчал, затем добавил: Справятся ли тут без нас?
Безрукий нечаянно услышал последние слова. Оживился, желая поддержать разговор:
Вы, товарищ капитан, не сумневайтесь. Мы вот возвращаемся к земле. Ничего, что такие, тряхнул пустым рукавом. Зато дух у нас фронтовой. Одной рукой за двоих будем работать.
Грустно перестукивают колеса на стыках. Люди в вагоне занялись своими делами. Безрукий вплотную прижался к капитану:
Вы уж там Сжал единственны кулак. За Сталинград
Добродеев посуровел:
Понимаю, солдат. Можешь быть спокоен.
Ему хотелось быстрее покинуть душный вагон.
Глава 2.
Ночью, после тяжелого боя, на фронтовой полосе еще слышны короткие бездумные пулеметные очереди. Иногда в небе нервно дрожат всполохи ракет. Бой был беспощадный как все на войне.
После этого кровопролитного боя, на краю только что отбитой у фашистов деревеньки, во дворе старенького дома, под навесом, где хранят сено, расположился взвод старшего лейтенанта Родионова. Из пепельных облаков неожиданно выглянула любопытная луна, коротко осветившая холодным светом дворик. А там бойцы занимались своим делом: кто перевязывал раны, кто укладывался спать, сделав из сена постель Молоденький солдат Сокольников на корточках, прижавшись спиной к откосу навеса, пишет письмо. В перерывах между боями он всегда пишет на Родину. Пишет, и нет конца этому письму. Никто с любопытством, вкрадчиво не спрашивает «кому пишешь?». Но каждый догадывается о душевном страдании парня и не осуждает, а наоборот, старается не мешать.
Рядовой Гуськов снимает сапоги, разматывает портянки, выливает из сапог воду.
Скорее бы она кончилась Господи, помоги! Надоела хуже горькой редьки, сокрушаясь, ворчит солдат.
Здоровенный верзила сержант Веселов, укладываясь спать, по-мальчишечьи хмыкнул:
До конца войны, Гуськов, ты еще не одни сапоги истопчешь.
У каждого бойца теснилась в голове мысль о скором конце этой проклятой войны, и рождалось подспудное ощущение, предчувствие мирной жизни. Это предчувствие грело душу и придавало силы для преодоления суровой солдатской жизни. Лейтенант Родионов, закуривая самокрутку, с наслаждением затянулся:
Через пару недель уже пахать надо сеять.
Его перебивает Антонюк востроносый и быстроглазый солдат:
Вот, Родионов, из тебя агроном так и прет.
Парует земля, не обращая внимания на Антонюка, констатирует Родионов.
Крестьянская душа она и в военное время к земле обращена. И делать как-то по-другому не получится.
Родионов затянулся глубоко еще раз и погрузился в свои, только ему ведомые тайные думы, которые рисовали мирную довоенную, деревенскую пору.
Отрываясь от письма, Сокольников, принюхиваясь, закрутил головой:
Ребята! Каким-то тонким ароматом тянет.
Веселов, не раздумывая, подхватывает:
Так это ж от портянок Гуськова несет. Он всегда цеплялся к любым неожиданностям, лишь бы подковырнуть своего друга. Он на скотном дворе в какую-то яму угодил. Говорит случайно. А по-моему, от фрицев прятался. Знал ведь, что они в эту яму не сунутся. Все устало смеются. Гуськов обидно захлопал глазами:
Иди ты, балаболка. Не мешкая, чтобы избежать надоевших всеобщих насмешек, повернулся к Сокольникову: Где тут речка-то, далеко?
Да нет, вон там, Сокольников показал рукой в темноту.
Гуськов собирает сапоги, портянки и направляется в сторону речки. Веселов не на шутку забеспокоился:
Куда пошел-то?! Речка в этом месте простреливается.
Гуськов, махнув рукой, молча скрылся в темноте.
О-о! Всё ему нипочём. Ворча и матерясь, что может встретиться с шальной пулей, сержант поспешил за Гуськовым.
Глава 3.
Впотьмах, чавкая сапогами по весенней грязи, прижимаясь к церковной ограде, за которой во всполохах ракет угадывается купол церкви, идет капитан Добродеев. Он ищет свою часть. Где-то вдалеке ухнул снаряд. Вдруг из темноты перед ним появляется фигура Веселова. Капитан сразу узнал бойца:
Веселов, сержант? Вот так встреча в темноте.
Товарищ капитан, вы? искренне обрадовался сержант. Вы же в госпитале
Подлечили, снова в строю, сдержанно улыбнулся капитан. Где наши?
Вот за этим заборчиком. Отдыхают после боя. Пойдемте.
Встреча бойцов и командира была оживленной:
Товарищ капитан?!
Наконец-то!
Как здоровье? Уже поправились?
Кто умеет разве долго?
А еще радовались потому, что потери, которые понесли в бою, пополняются вернувшимся надежным командиром.
Добродеев и Родионов крепко обнялись.
Дружба двух командиров давняя, и связала их не война. Они родом из одной деревни, и у обоих сердце с детства прикипело к родной земле. Для них пашня, урожай не пустой звук. И война для обоих как ненужное безумное занятие. Но враг топчет их землю, поливая ее кровью безвинных. И они сознают, что свою землю надо освобождать от чумы.
Бойцы устали от тяжелого боя, гибели товарищей. Добродеев это понял сразу. Ему хотелось хоть как-то поддержать моральный дух солдат:
Вы такими темпами продвигаетесь, еле догнал вас. Я уж думал, что к посевной ребята хотят закончить войну. Земля-то заждалась хозяина.
Солдаты, конечно, рады были бы закончить войну хоть сейчас. Но фашист так просто не сдается. Остервенело огрызается гад и на что-то надеется Капитан и старший лейтенант, негромко разговаривая, отходят в сторонку, чтобы не мешать бойцам отдыхать.
Вижу был бой суровый, посерьезнел комбат.
Товарищ капитан, выбило много бойцов.
Знаю, Федя. В штабе полка доложили.
Деревенька-то небольшая, а уперся сволочь Ладно. Перешел к личному: Здоровье-то подремонтировал?
Нормально. Хотели в резервный полк направить. Еле уговорил начальство, чтобы опять к вам, в свою часть. Прибыл, а в штабе сказали: «Скоро будет наступление. Не дать фрицу закрепиться».
Правильно сказали! Надо гнать без передыха.
Добродеев глубоко вздохнул.
Сеять скоро.
Помолчали. И возник у Родионова осторожный вопрос:
Паша Ну как там в тылу-то? Восстанавливают?
Да, кое-где готовятся к пахоте. И завитал этот тревожный запах боли, волнующий каждого, кто родился на земле. Только пахать некому. Заходили желваки на красивом лице капитана. На что силы тратим? И с горечью ответил сам себе: На войну! Эх, Федор Добродеев в сердцах резанул ладонью воздух. Не хотелось тревожить друга перед боем мыслями о родной деревне, сожженной фашистами. Умолчал. Отложил он этот разговор на после боя. А заговорил тихонько прямо в ухо Федору:
В штабе полка сказали, выступать будем по приказу, пока подтянут тылы. А нам предварительно надо прощупать у фрицев левый фланг. Так что надо кого-то послать в разведку. Хорошо бы «языка» взять.
Понятно.
Как думаешь, кого?
Да кого, кого Веселова. Парень выносливый и сообразительный.
А еще?
Пусть сам скажет. Родионов негромко зовет:
Сержант!
Слышно, как впотьмах лениво перекликаются редкие деревенские собаки. Прочертив дымным следом крутую траекторию, ракета упала где-то далеко за рекой, осветив побитые снарядами деревья. Из темноты появился Веселов.